жвачке эластичность и нежный зеленый (или жёлтый, смотря какая вам попалась обложка) колер. Легенда гласит, что благодаря такому нехитрому способу восьмой «А» Бердской средней школы № 3 целый месяц жевал одну жвачку, передавая ее по эстафете друг другу с интервалом в пятнадцать минут. Вкус возрожденной к жизни жевательной резинки особых изменений не претерпевает, только приобретает дополнительный безнадежный и бездарный оттенок. Но второе дыхание у жвачки открывается. Продержавшись еще какое-то время, она падает смертью храбрых. Безвозвратно. А так как толкового метода повторной реанимации мы еще не придумали, то находимся в постоянном поиске. На днях, например, добавили в почившую в бозе апельсиновую жвачку парафин. Чтобы не вызывать ненужных подозрений у взрослых, мы не стали отпиливать кусочек от свечи, просто соскребли с боков застывшие капельки и осторожно сжевали с останками жвачки. Получилась противная на вкус и по консистенции гадостная гадость. Никогда не добавляйте в старую жвачку парафин, вот вам мой наказ. И пластилин не добавляйте, толку ноль и вкус бензиновый.
В общем, ходили мы по двору и шепотом обсуждали стратегические вопросы. И вдруг Маринку осенило. А когда ее осеняет, она первым делом выкатывает глаза и начинает глотать воздух, как выброшенная на берег рыба. Мы тут же притормозили и какое-то время с любопытством наблюдали за нашей подругой.
– Ну чего? – поторопила Каринка.
– А давайте… – очнулась Маринка и снова замолчала.
– Чего давайте? – заволновались мы.
– Давайте по крышам гаражей пойдем гулять!
– Зачем? – сварливо отозвалась я. Словно чувствовала, что не надо нам на эти крыши лезть, ничем хорошим это не закончится.
– Чего-то полезное можем найти! – с нажимом ответила Маринка. – Замазку какую, например. Авось в жвачку добавим. Ну что, пошли?
– Конечно, пошли, – откликнулись Каринка с Манькой. Их вообще спрашивать не надо, просто сделай таинственный вид, и они готовы следовать за тобой в любой конец света!
И что я могла сказать? Нет, не пойдем на крыши, давайте лучше в салочки играть? Меня бы на смех подняли! В салочки мы уже давно не играем, года два точно. Как повзрослели, так и не играем. Увлечения теперь у нас другие, с радикальным уклоном. Например, мы научились гасить во рту зажженные спички. Правда, удовольствие это редкое, потому что спички достать – целая проблема. Дома они хранятся как зеница ока, и не потому, что дефицитные, как раз в магазинах спичек навалом – и в продуктовом, и в скобяном, и в военторге, и даже в овощной лавке на Ленина. А потому, что к спичкам нам строго-настрого запрещено прикасаться. Особенно после истории с тумбанами[16]. В магазине мы спички купить не можем, потому что Ба не поленилась заглянуть ко всем продавцам с просьбой не давать их вот этим оглоедкам (широкий жест в сторону наших понурых темечек). И теперь мы табуированные в плане горюче-поджигательных материалов клиенты в любой торговой точке Берда. Эти взрослые, они иногда очень солидарные люди, особенно когда объединяются против детей.
Какое-то время материал для опытов поставляла нам Маринка. Благодаря ей мы имели возможность неустанно совершенствоваться в нелегком деле гашения во рту зажженных спичек. Но потом Маринкин брат Сурик учинил такое, что теперь в каждом доме Берда спички – самый строго охраняемый предмет. Лежат они исключительно в недоступных для детей местах, в окружении медвежьих капканов, заминированных рвов и прочих неприступных приспособлений. А всё почему? А всё потому, что Сурику взбрело в голову впервые в жизни покурить. Такое иногда случается с недалекими на мозг мальчиками тринадцати лет от роду. Некуда такому мальчику девать свою кипучую энергию, вот он и пускает ее на всякие разрушительные мероприятия. Хотя нужно признать – Сурика в этой истории полностью винить нельзя, он стал жертвой обстоятельств. В некотором неоспоримом роде.
В общем, рассказываю, как оно было. Однажды Маринкин папа дядя Давид испачкал мазутом свой кожаный плащ импортного югославского производства. Сначала с дядей Давидом чуть родимчик не приключился, ведь копил он на этот плащ целых два года! А тут такие трагические дела. Хоть ложись и помирай с горя! Но коллеги вовремя нанесли упреждающий удар и подсказали надежный способ избавления от пятна.
– Мазут можно безболезненно свести бензином, – объяснили они Маринкиному папе, чем спасли ему жизнь.
Обрадованный дядя Давид сцедил из бака своего «москвича» пол-литра бензина и приступил к священнодействию. Бензин пятно действительно вывел. Вошедший во вкус дядя Давид пристально изучил плащ на предмет обнаружения новых трудновыводимых пятен, ничего не нашел, зато потом долго ходил по дому, придумывая место, где можно спрятать горючее. Поставил банку с бензином на балкон и прилег отдохнуть. К сожалению, дядя Давид с детства отличался буйной фантазией, поэтому, вместо того чтобы погрузиться в сон, лежал с открытыми глазами и представлял разные ужасы. Например, как сосед сверху выкуривает у себя на балконе сигарету и некультурно выбрасывает бычок во двор. Порыв ветра подхватывает тлеющий окурок и закидывает на балкон тридцать восьмой квартиры, прямо на злосчастную банку с бензином.
«Бум!» – раздается взрыв, бензин вспыхивает, огонь весело трещит, перекидываясь с одного балкона на другой… Загорается подъезд, потом весь дом, пожар перекидывается на соседние здания… Ужас и кошмар!
Дядя Давид подскочил как ужаленный, выбежал на балкон, забрал банку с бензином и принялся снова бегать по дому в поисках убедительного укромного уголка. Заглянул под кровать. Представил, как жена моет пол, задевает шваброй банку, та опрокидывается, по паркету разливается бензин, тут откуда ни возьмись коротит проводка, искра летит прямо в бензиновую лужу…
«Бум!» – раздается взрыв, лужа загорается, пламя, весело цепляясь за ножки мебели, тянется вверх, перекидывается на соседние квартиры…
– Да что за черт побери?! – рассердился дядя Давид. – Сдался мне этот бензин! Надо его вылить в унитаз. Спущу воду, закрою крышкой. Ни одна искра не доберется!
Довольный своей находчивостью, он вылил бензин в унитаз, спустил воду и с чувством выполненного долга прилег отдохнуть. К сожалению, дядя Давид забыл об одной важной особенности бензина – он намного легче воды, поэтому просто так, одним спуском сливного бачка, в канализацию не уйдет.
Как назло, именно в тот день Сурик решил стать взрослым. Пока отец отдыхал, он стащил у него сигарету и заперся в туалете – пускаться во все тяжкие. Не обращая внимания на подозрительный запах бензина, с комфортом уселся на унитаз, неумело закурил и, ничтоже сумняшеся, кинул спичку в слив.
«Бум!» – гаркнул унитаз.
– А-а-а-а-а! – заорал Сурик.
Дядя Давид выскочил из комнаты ровно в ту минуту, когда Сурик вылетал из туалета. С перекошенным лицом, голой алеющей попой, сигаретой в зубах и квадратными глазами навыкате. Не прекращая дымиться попой, он красивой дугой пролетел через коридор и успокоился на подступах к своей кровати лицом вниз.
Первым делом дядя Давид удостоверился, что жизненно важный мальчиковый орган сына не пострадал. Сурик оказался прытким парнишей и отреагировал на бензиновый взрыв таким высоким прыжком, что только попа немножко обгорела.
– Я с тобой потом разберусь! – выдохнул дядя Давид, выдернул из зубов Сурика сигарету и побежал в туалет – тушить пожар. Унитаз самозабвенно полыхал, плюясь огнем, пластмассовый обод и крышка расплавились и скукожились, ядовитым дымом выедало глаза. Дядя Давид какое-то время бестолково прыгал вокруг, потом махнул рукой.
– Ничего не попишешь, бензин должен выгореть, – решил он, распахнул двери и окна и с протяжными вздохами принялся наблюдать, как покрывается трещинами унитаз, а черный густой дым, непрестанно валивший из туалета, оседает темными пятнами на свежепобеленных потолках и белоснежных занавесках.
Бензин выгорал долго, казалось – целую вечность. Когда огонь, наконец, потух, из спальни высунулся Сурик.
– Надо было намочить банное полотенце и кинуть в унитаз, – виновато прогундосил он. – Если перекрыть доступ кислорода к огню, он погаснет.
