тратить время.
— Мои планы, — повторила она.
— Очень хорошо. Я прямо сейчас иду к принцессе, и она публично сорвет с вас маску.
Лицо Бельвейн озарилось лучезарной улыбкой — не часто выпадает такой случай.
— А кто, — спросила она самым сладким голосом, — сорвет маску с вас, чтобы люди смогли увидеть настоящего принца Удо?
— Что вы имеете в виду? — удивился Удо, хотя уже начинал догадываться.
— Эта благородная внешность, которой по праву так гордится Арабия, где она? Кто откроет ее народу? Представьте себе, что бы они все подумали, если бы увидели вас в этот момент!
Теперь до Удо наконец дошло. Гиацинта поняла это гораздо раньше.
— Вы имеете в виду, что если ее высочество будет выполнять ваши указания, то вы вернете мне прежний облик, а если нет, то…
Бельвейн с сожалением вздохнула. Как часто заурядные люди превратно толкуют побуждения выдающейся личности! Она не сомневалась, что будущие историки представят все именно в таком свете. (Что касается Роджера, то она оказалась совершенно права.)
Осознав всю безвыходность положения, Удо не выдержал и, презрев галантность, гигантским прыжком бросился на графиню. Она грациозно скользнула за солнечные часы, изобразив очаровательный испуг… но уже в следующий момент Удо решил, что, пожалуй, не стоит выяснять отношения с дамой такими грубыми методами. Прийти к этому решению ему в значительной мере помогло то обстоятельство, что хвост застрял.
Бельвейн в мгновение ока оказалась рядом:
— Тихо, тихо… Ничего страшного. Я помогу вашему высочеству. — И, высвобождая хвост, она назидательно заметила: — Из всего следует извлекать маленькие уроки. Подумайте, вот если бы вы были кроликом, ничего подобного не случилось бы.
— Нет, я даже не кролик, — отвечал Удо с грустью. — Я просто ничто…
Бельвейн опустилась в глубоком реверансе.
— Вы — его высочество, наследный принц Арабии Удо. Солома для вашего королевского высочества готова. Когда вашему высочеству будет угодно удалиться на отдых?
Пожалуй, это было слишком жестоко с ее стороны. Я не стал бы приписывать графине таких высказываний, но Роджер настаивает.
— Сейчас же, — ответил Удо и печально поскакал прочь. Это был самый достойный момент во всем его пребывании в Евралии.
По дороге он встретил Виггз и мрачно сказал ей:
— Виггз, если ты можешь хоть чем-нибудь досадить графине, я очень хотел бы, чтобы ты это сделала.
После чего он заперся у себя в комнате. В подробности его туалета нам, пожалуй, лучше не вдаваться.
Если бы я писал простую хронику тех давних событий, мне следовало рассказывать о них совсем по- другому: «Вот вам факты, господа. Такой-то и такой-то сделал то-то и то-то, и это уж ваше дело его судить». Признаюсь, это выше моих сил — я не могу оставаться беспристрастным свидетелем, я люблю всех моих героев и хочу, чтобы вы их тоже полюбили. Поэтому может показаться, что я кого-то «выгораживаю». Но, по крайней мере, один из персонажей нисколько не нуждается в моей защите. Относительно него двух мнений быть не может.
Конечно, я говорю о Виггз. Мы совершенно согласны с Гиацинтой: Виггз была лучшей девочкой в Евралии. Поэтому вы будете поражены (как был поражен я, притащив домой и прочитав семнадцатый том Роджера), что иногда Виггз могла быть такой же плохой, как любой из нас. Я имею в виду — по-настоящему плохо себя вести. Порвать передник или читать книги, с которых надо вытирать пыль, — это пустяки, это может случиться с кем угодно. Проступок Виггз был гораздо страшнее.
Представьте себе, она приняла бесчестное предложение принца Удо и три дня спустя, поставив под угрозу безопасность государства и на радость врагам короля, основательно потрудилась над постелью графини, тщательно и крепко связав крест-накрест нижние концы пододеяльника и простыни. Получилось поистине великолепное сооружение — сам Архимед не смог бы его усовершенствовать, а Ньютон просто кусал бы себе локти от зависти. Виггз потратила на это все утро, и результат (хотя его нельзя было наблюдать собственными глазами, что является серьезным недостатком подобного способа сводить счеты с врагами) превзошел все ожидания. Промучившись с полчаса, графиня провела ночь в садовом гамаке, сочиняя полную горечи «Оду к Меланхолии».
Конечно, на следующий день Виггз здорово влетело — о том, чего графиня не знала, она вполне могла догадаться. Рассерженная Виггз, настроившись быть плохой хоть целую неделю, решила, что теперь снова ее очередь. Что бы такого придумать?
Внезапно ее осенило вдохновение: она была по-настоящему плохой целый день накануне. Такой случай упускать нельзя — можно загадать плохое желание!
Она сняла с шеи кольцо, подняла его вверх и громко произнесла:
— Я хочу… я хочу, чтобы графиня Бельвейн, — она остановилась, выбирая какую-нибудь действительно серьезную месть, — я хочу, чтобы графиня Бельвейн навсегда разучилась писать стихи!
Виггз задержала дыхание, ожидая удара грома или еще какого-нибудь ужасающего свидетельства гибели графининой музы. Но вокруг царила необычайная тишина. И тут девочку охватило страшное чувство — ей казалось, что все на свете разом умерли, и, поняв, какой отвратительный поступок она совершила, Виггз добежала до своей комнаты, бросилась на кровать и горько зарыдала.
А теперь скажите мне, дамы и господа, могли бы вы раскаяться так скоро?
Час спустя Виггз пошла в сад графини посмотреть, что получилось. Кажется, она выбрала наиболее удачный момент, потому что Бельвейн была в зеленом.
Радость творчества заставила графиню начисто забыть о бессонной ночи и о том, кто был ее виновником, — таково уж наше ремесло. Она радостно приветствовала Виггз и, взяв ее за руку, повела между кустами роз.
— Я беседую со своими розами, — сказала она.
— Вот послушай:
Но нам не суждено ничего узнать о бабочке. Может быть, из-за Виггз мир понес неоценимую потерю, навсегда утратив гениальную строчку, посвященную чешуекрылым, потому что девочка прервала графиню, еле выговорив замирающим от волнения голосом:
— А когда вы это сочинили?
— Только что. Я еще не закончила стихотворение. Слушай дальше:
