— В этом нет никакой необходимости! — ответил Мишель. — Гостиный двор вполне удобен.
А про себя подумал: «Отдать себя со всеми потрохами?! Да никогда! Ни за какие коврижки!»
— Заочно предполагая ваше согласие, я уже отдал распоряжение перевезти ваши вещи ко мне, — продолжал он, словно бы не расслышав возражения. — Думаю, ваши вещи уже перевезены. Чувствуйте себя как дома. После того как я исполню обязанности духовника их величеств, мы опять увидимся с вами на банкете в моем скромном приюте.
Мишель вынужден был подчиниться. Его неловкость возросла, когда его повели через анфиладу великолепно обставленных комнат. Он никогда не испытывал симпатий к роскоши, а тут вдруг очутился в окружении невиданного богатства. За блестящим фасадом он чувствовал злобу чешуйчатого Змея.
В течение многих часов, пока не наступила ночь, Нострадамус ходил по комнате. Им все больше овладевал страх. Фатальное предчувствие, что дело вовсе не в гостеприимстве, оказанном ему епископом, но в том, что за всем этим стояла Инквизиция, не давало покоя. Когда страх угрожал перейти в панику, когда в слепой ярости Мишель начал думать о бегстве, свет в покоях заколебался. Факелы заискрились, в их мерцающем свете из полумрака появился тот самый аббат, который отыскал Мишеля на кладбище.
— Идемте! — сказал священник, видимо, так и не заметив смятения Нострадамуса. — Его высокопреосвященство и гости ждут вас!
Мишель последовал за священником. Они продвигались длинными коридорами, шагали по лестницам вверх и вниз. Наконец вошли в банкетную залу, где яркий свет ударил Мишелю в глаза. Покуда он привыкал к свету, прошло немного времени.
Затем он увидел, что церковный глава держит в руках книгу.
Мишель так близко подошел, что смог различить буквы на открытой странице. Это была его книга предсказаний, его строчки, в которых предсказывалось падение папства. От страха у Нострадамуса мороз побежал по коже. Но святой отец захлопнул книгу и руками, похожими на тиски гарроты, отодвинул ее в сторону. И в следующую секунду Мишель услышал благосклонную просьбу:
— Так садитесь, друг мой, прошу вас. Ешьте и пейте на здоровье! Вы совершенно правильно делаете, что отказываетесь от мяса. Мне и моим гостям хотелось, чтобы вы прочитали несколько стихов из вашей книги. Я в восторге от нее! Особенно хочу отметить ваше предисловие, посвященное сыну. Это совершенно поразительное философское произведение!
«Философское произведение! — подумал Нострадамус. — Стало быть, он ничего больше в нем не увидел?! Слава Тебе, Господи!»
— Как скажете, ваше высокопреосвященство, — пробормотал он. — Мне доставит удовольствие прочесть пару стихов. Но боюсь, чтец я плохой.
— Только сначала вам следует перекусить.
Мишель поблагодарил и приступил к еде с такой жадностью, как будто голодал целый день. Перепелиные языки были по-восточному остро приправлены. Затем были поданы устрицы. Скованность как рукой сняло. Мишель убедился, что устрицы изысканно гармонировали с вином.
Застолье длилось до полуночи. Разогретый вином, Мишель с удивлением спрашивал себя, чего он, в сущности, боялся? Когда он, насытившись, в ответ на повторную просьбу прочел несколько катренов, хозяин рукоплескал ему громче всех остальных. Нострадамус осушил еще один бокал, и затем слуга проводил Мишеля в его комнату. Едва его голова коснулась подушки, как Нострадамус погрузился в глубокий сон.
Утром начались невероятные боли. Казалось, что ему всадили нож в желудок, кишки и сердце, что тело пронзило змеиное жало. В углу комнаты он нашел горшок, помочился. Потом его вырвало, начался понос…
Приступы лихорадки перемежались холодным потом. Судороги исчезли так же внезапно, как и появились. Только острее стала боль в сердце. Мишель исследовал содержимое горшка.
Догадка мгновенно обожгла сознание: епископ отравил его! «Приглашение, банкет, — рассуждал Нострадамус, — все это была заранее подготовленная игра! Трюк с книгой пророчеств — чтобы испугать меня. Остальные гости — тоже все святые отцы! Инквизиция, точившая на меня зуб, ничего иного не смогла предпринять! Яд, которым потчевали меня, был великолепным средством! Можно было бы сказать, что я заболел, если мне…»
Он вдруг вспомнил о своей дорожной сумке. Как всякий врач, Нострадамус постоянно брал с собой aгенцин, годный также и в качестве рвотного. Еле дотащившись до кровати, прижимая руку к подложечной впадине, он рванул замок на сумке. «Если мне удастся полностью очистить желудок, тогда еще, быть может, есть шанс выжить!» Но он увидел, что коробка с медикаментами исчезла.
И снова адские боли в сердце, дрожь от коварного яда, все глубже проникавшего вместе с кровью в организм. Мишель уже готов был покончить с собой, во вдруг сквозь слезы, застилавшие ему глаза, увидел перья: какой-то гость епископа забыл шляпу возле окна.
Шатаясь, Мишель вырвал из шляпы перо и ввел его мягким концом себе в горло.
Несмотря на то что сердце разрывалось от боли, Нострадамус освобождал желудок, пока не начал отхаркивать одну лишь горькую слизь. За окном мало-помалу рассветало. Наступила полная слабость, страшное истощение сил. Он понимал, что это наступила вторая фаза отравления. Врач осознавал это, чувствуя, как слабеет пульс. Очертания комнаты принялись расплываться. Наступала тьма, и он все глубже погружался в ее круговорот.
Подчиняясь инстинкту жизни, Нострадамус вытащил кинжал и резко всадил его себе в предплечье. Боль снова вернула его к реальности, и поэтому удалось сохранить способность действовать. «Прочь отсюда! — подумал он. — Это единственный выход».
Нострадамусу повезло, что после ночной попойки он рухнул на постель, не раздеваясь. Не надо было тратить силы. Он накинул только легкий дорожный плащ, прихватил здоровой рукой рану. Боль привела его в чувство, и он помчался по лестницам. У дворцовых ворот он наткнулся на стражу и уже подумал было, что разоблачен, уже растерялся, но один из стражников, принявший, видимо, Мишеля за приятеля епископа, осклабился и открыл ворота.
Мишеля шатало из стороны в сторону, вместе с болью. Удержаться на ногах ему теперь помогал свежий воздух. Перед глазами промелькнул фасад церкви, он увидел около портала нищего, рассчитывавшего, вероятно, пощипать прихожан перед заутреней… Нострадамус оторвал руку от кровоточащей раны, дрожащими пальцами вытащил тяжелые монеты из кошелька, сунул в руку христарадника три-четыре золотых и распорядился:
— Экипаж! Позаботься о нем, ладно?
И тут же рухнул на ступеньки. Снова пришлось запустить ногти в кровавый рубец; оставалось надеяться, что нищий не обманет. В полубессознательном состоянии Мишель чувствовал, как его тащат в карету, слышал шаркающие шаги, увидел перед собой испуганное незнакомое лицо. Он сразу догадался: это клошар, а кучер везет его к Жаку Керве.
— Я Нострадамус! — сумел произнести он. — Инквизиция… Епископ… Яд… Рвота… Боль в сердце… Врача!
И тут же потерял сознание. Он не слышал, как издатель, а потом и спешно вызванный врач хлопотали вокруг него.
Мишель лежал в оцепенении. Сначала он оставался в доме Керве, затем его доставили в деревню, куда не могла дотянуться рука епископа. Там, на хуторе, владельцами которого были родственники издателя, агония прекратилась.
Видение звезд
В яростном круговороте рождалась спираль, ось которой вращалась в бесконечности. Возникали рои галактик, и видны были танцующие планеты. Мост от Меркурия до Трансплутона соединял Солнечную систему с другими планетами.
Нострадамус увидел, как рука об руку сквозь десятизвучие проходила обнаженная чета. Время текло беззвучным потоком, и второе тысячелетие перешло в третье. Оно еще отсчитывалось от Рождества
