меня предали земле по-христиански. Сюда потекли денежки, и Сток удвоил усилия. Начал писать в церкви, правозащитникам. Несколько десятков долларов прислали даже его собственные адвокаты. Когда назначили дату казни, у него собралось почти четыре сотни. Сток уже готов был умереть. Так, во всяком случае, он сам думал.
Глаза Сэма лучились восторгом, шепот сделался звенящим. Повествование свое он вел неторопливо, смакуя каждую деталь. Адама забавляла не столько суть рассказа, сколько манера изложения собеседника.
– В Парчмане существует правило: за семьдесят два часа до казни осужденному позволяется принимать любое количество посетителей. Поскольку безопасности бедняги фактически уже ничто не угрожает, ему разрешено делать едва ли не все, чего душа пожелала. У входа в блок есть небольшая комната со столом и с телефоном. На какое-то время она становится гостиной. Обычно там собирается целая толпа: бабули, племянники и племянницы, двоюродные братья, сестры и прочие – у афроамериканцев так заведено. Приезжают автобусами. Появляются даже те, кто на свободе двух слов не сказал родственничку. Светский раут, да и только. Существует также еще одно правило, на бумаге, я уверен, оно не зафиксировано: последнее супружеское свидание. Если жены нет, то инспектор, в своей безграничной милости, позволяет встречу с подругой. Прощальный акт любви.
Сэм оглянулся по сторонам и прижал лицо к прутьям решетки.
– Видишь ли, Сток у нас – личность известная. Каким-то образом он убедил инспектора в том, что имеет не только жену, но и даму сердца, причем обе согласились уделить ему несколько минут. Одновременно! Любовь втроем, представляешь! Найфех, безусловно, был заранее проинформирован, но какая разница – Стока здесь любят, все равно ему помирать. В общем, согласились. Сток сидит в окружении домочадцев, большинство из которых и знать-то его не хотели, наслаждается бифштексом с жареным картофелем, а безутешная родня ручьями льет слезы. Часа за четыре до казни посетителей отправляют в храм. Сток остается ждать автобус, который должен привезти жену и любовницу. Через пятнадцать минут охрана приводит обеих. У Стока от нетерпения глаза на лоб лезут. Как-никак двенадцать лет на Скамье.
Заботливый Найфех распорядился принести в комнату кушетку. Позже охранники рассказывали, каких молодых и роскошных женщин Сток успел очаровать. Итак, одну он укладывает на кушетку, вторую сажает себе на колени, дает волю рукам, но в этот момент раздается телефонный звонок. Чертыхаясь, Сток берет трубку и слышит истерический голос своего адвоката: суд принял решение об отсрочке! Момент для звонка, должен сказать, был выбран не самый удачный. Какая, к черту, отсрочка? Есть дела поважнее. Через три минуты новый звонок. Адвокат уже пришел в себя и довольно внятно сообщает, посредством чего спас на некоторое время клиенту жизнь. Сток бормочет слова благодарности и просит хоть на час сохранить благую весть в тайне.
Адам невольно повернулся к соседям. Интересно, кто из них звонил Стоку, пока тот пользовался своим законным супружеским правом?
– Но об аборте, как принято здесь говорить, Найфеха уже известили. Стоку на это было наплевать, вел он себя так, будто женщин видел впервые в жизни. По вполне понятным причинам дверь комнаты изнутри не запиралась, и инспектор вежливым стуком давал взбесившемуся кобелю понять, что его время вышло. Пора, мол, Сток, пора! Парень попросил еще пять минут. Нет, твердо ответил Найфех, хватит. Из-за двери неслись стоны и треск ложа. Инспектор переглянулся с охраной, опустил глаза и стал ждать, когда этот содомит закончит свое дело. Слава Богу, дверь распахнулась. Стоя на пороге, Сток обвел охранников победоносным взглядом. Оба потом утверждали, что неутомимости своей он был рад больше, чем отсрочке. Женщин, естественно, быстренько выставили. Оказалось, никакие они не жена и не подруга.
– А кто же?
– Обычные проститутки.
– Проститутки! – повторил Адам чуть громче, чем следовало: один из юристов бросил на него недоумевающий взгляд.
– Ага. Парочка местных шлюх. Оргию устроил Стоку его братец. Помнишь деньги, что присылали на похороны?
– Ты шутишь!
– Мне сейчас не до шуток. Четыреста долларов за двух черномазых шлюшонок, конечно, дороговато, но, с другой стороны, ведь на Скамье-то они работали впервые. Плата за испуг. Словом, капитала у Стока не осталось. Потом он мне говорил: “Какая разница, как меня похоронят, главное, что девки оказались стоящие!” В следующий раз, пригрозил ему Найфех, о таком свидании можешь и не мечтать. Сток пожаловался адвокату, вон тому, длинноволосому, и через два дня получил от судьи соответствующую гарантию. Похоже, для него сейчас лучший подарок – окончание отсрочки.
Сэм откинулся на спинку стула, улыбка медленно сползла с его губ.
– Со мной подобной проблемы не возникнет. Свидание полагается супругам, тебе это должно быть известно. Но Найфех наверняка закроет глаза на маленькое отступление от правил. Что скажешь?
– Я, признаться, об этом как-то не думал.
– Шучу, шучу. С меня, старика, хватит хорошей выпивки.
– А последний ужин? – ровным голосом спросил Адам.
– Не смеши.
– Мне казалось, мы шутим.
– Тогда что-нибудь поизысканнее. Отварная свинина с фасолью. Здесь меня ею кормят почти десять лет. Пусть положат лишний кусочек тоста. Не хочу, чтобы шеф утруждал себя приготовлением человеческой еды.
– Божественное блюдо.
– Готов им поделиться. Меня все время интересовало: зачем кормят человека перед тем, как его убить? А еще приводят врача, честное слово. Хотят убедиться, что состояние здоровья позволит тебе принять смерть. Здесь есть даже психиатр, который накануне казни составляет письменный отчет: осужденный находится в здравом уме и готов к экзекуции. Добросердечный священник проследит за тем, чтобы душа прямиком отправилась в предназначенное ей место. Весь этот штат содержат на деньги рядового налогоплательщика. И конечно, супружеское свидание: сначала плоть ублажают, потом – умерщвляют. Продумана каждая мелочь. Какое внимание! Власти заботятся о твоем аппетите, здоровье, духовных нуждах и даже не против удовлетворить твою похоть. Они ставят тебе катетеры спереди и сзади – чтобы исключить неконтролируемые выбросы. Не хотят возиться с дерьмом. Мерзость, мерзость, мерзость.
– Поговорим о чем-нибудь другом.
Сэм сделал последнюю затяжку, бросил окурок на пол.
– Нет. Хватит пустой болтовни. Сегодня ее было достаточно.
– Хорошо.
– И ни слова об Эдди. В конце концов, это нечестно. Зачем бить под дых?
– Прости. Ни слова об Эдди.
– Давай-ка сосредоточимся на трех оставшихся неделях.
– Договорились, Сэм.
* * *
По обеим сторонам автострады номер 82 бесконечной чередой на восток уходили мотели, ресторанчики быстрого обслуживания, лавки, где посетителям предлагались дешевая выпивка, журналы и видеокассеты. Гринвилл. Поскольку с запада город блокировала река, основной интерес для застройщиков представляла именно автострада.
За прошедшую четверть века тихий и провинциальный Гринвилл с населением едва ли в тридцать тысяч разросся, превратившись в оживленный речной порт. Число его жителей удвоилось. К 1990 году Гринвилл стал пятым по величине городом штата.
Вдоль тенистых улиц деловой его части стояли солидные старые особняки. Аккуратный и чистый центр города почти не изменился, приятно отличаясь от погруженной в хаос автострады номер 82. Часы показывали начало шестого, когда Адам свернул на Вашингтон-стрит и выключил двигатель. Магазины готовились принять поток вечерних покупателей. Сняв пиджак, Адам оставил его на переднем сиденье: зной не ослабевал.
Пройдя три квартала, он оказался у входа в небольшой парк, в центре которого стояли отлитые из
