Андрей пожал плечами:
– Можете остаться. Но проживете вы недолго. Я единственный человек на Земле, который даст за вашу жизнь хотя бы пенни.
Они взяли такси в ту минуту, когда с двух сторон к многоквартирному дому Джона Кэмпбелла подъехали несколько полицейских машин. На Паддингтонском вокзале Андрей позвонил из таксофона человеку, которого приветствовал как друга, попросил у него помощи, назначил встречу в Рочестере. В кассе купил один билет – для Руби, сам же предъявил проводнику единый билет – «Бритрэйл пасс», дающий право на проезд по любым маршрутам; его срок действия истекал через пятнадцать дней.
В вагоне поезда они сели друг против друга. Руби сомкнула ресницы настолько, чтобы образ попутчика стал размытым, и она «довела» его до состояния видения через матовое стекло. И в этом свете нечеткости она увидела много общего между ним и Джемалем: примерно одинакового роста, плечистые, лысоватые, черноглазые, с правильными чертами лица (плюс отсутствие особых примет в виде шрамов и родинок). Однако детали отделяли одного от другого: у Андрея другая форма носа, губ, подбородка; его глаза чуть навыкате, однако смотрят как из глубины. Она не могла не поверить ему, потому что нашла подтверждение в словах Паттерсона; однако его человек пришел не с разъяснениями, а для того, чтобы убить ее. Полицейские пропустили Джемаля, ознакомившись с его удостоверением. И никакой путаницы с портретами: организатором теракта являлся Ахмед Джемаль, подчиненный Паттерсона, агент «Сикрет сервис». Но обвинения легли на Андрея. Странное, со славянскими нотками имя. А если учесть его арабскую внешность, то получается путаница, головоломка...
Джон Хантер, называвший себя на немецкий манер – Гюнтер, не раз встречался с Салехом ар- Рахманом, однажды – в Кале, куда его привела дорога под Ла-Маншем, и считал его чудаковатым парнем. Ливиец сорил деньгами, подпитывая радикально-националистическую группировку Гюнтера, выросшую из штанов дворовой банды. Деньги, которые ар-Рахман давал Гюнтеру на развитие группировки, ее члены откровенно просаживали в пабах; последний стакан эля всегда поднимали за здоровье «чокнутого ливийца» и его «шизанутого предводителя бедуинов». Один из подручных Джонни Гюнтера – малый по кличке Рыжий – предложил сдать ар-Рахмана полиции, и Рыжего можно было понять: с деньгами напряженка, а ливиец пропал на шесть или семь месяцев. Сдав ар-Рахмана, натурально сеявшего национальную рознь, можно было претендовать на призовые. Хотя как знать: в МВД щедрых полицейских не больше, чем грешников в раю. Гюнтер как в воду глядел, осадив товарища: не далее как четыре дня тому назад объявился наконец- то ар-Рахман, и снова – «проездом»; путь его лежал в Белфаст, Северная Ирландия, он торопился на встречу с «радикалами-тяжеловесами». И такая говорильня, за которую ему еще и платили, Гюнтера не могла не устроить. Устраивала, пока натурально не грохнуло. Гюнтеру позвонил Рыжий: «Видал нашего спонсора по ящику?» – «Заткнись! – осадил его Джонни. – Вот теперь закрой пасть на замок, а ключ запихни поглубже в задницу». Для Гюнтера поезд ушел. Нужно было раньше сдать ливийского террориста. Сейчас поздно – повесят обвинения в пособничестве; а при взрыве в поезде погибло двадцать шесть человек. Если посмотреть на проблему с другой стороны, то поводов для беспокойства нет: ар-Рахману нужно уносить ноги из страны, иначе ему конец. Однако Гюнтер ошибся – в половине десятого его мобильный ожил голосом ливийца:
– Привет, друг! Мне нужна твоя помощь. Я хорошо заплачу.
И это прозвучало по-восточному размашисто. Ни один европеец так не сказал бы.
Гюнтер проглотил тошнотворный комок, подступивший к горлу, как будто перепутал мобильник со своим носком, и спросил на европейский манер, забыв дворовый язык:
– Какого рода помощь тебе требуется?
– Достань одежду моего размера. Подойдут кожаная куртка, фуражка, тяжелые ботинки с рифленой подошвой и шарф с символикой футбольной команды, за которую ты болеешь.
Гюнтер жил в Рочестере, но болел за «Рейнджеров» из Глазго, откуда сам был родом. Где бы взять лишний шарф, прикинул он... и решил пожертвовать своим.
– Это все, что тебе нужно?
– Было бы неплохо, если бы ты достал смываемое тату.
– На какую тему?
– Свастика, потрет Гитлера... сгодится любая броская нацистская символика.
– Могу утром посмотреть в магазине.
– Э, нет, исключено. Вещи, которые я перечислил, нужны к полуночи. Жди меня на вокзале в Рочестере ровно в двенадцать.
– О’кей, – проговорил Гюнтер и первым прервал связь.
Глава 7
На фоне блестящей операции
После блестящей операции на линии Лондон – Кентербери последовал полный провал. Ахмед Джемаль – полный тезка Джемаля-паши, османского полковника и политического деятеля по прозвищу Кровавый мясник, получившего это прозвище за повешение в мае 1916 года в Дамаске и Бейруте ливанцев и сирийцев, обвиненных в измене, – в глазах Натана Паттерсона выглядел жалким неудачником. И как только Мари Блант клюнула на него! Впрочем, в тот вечер с его волос не капала кровь, не кровоточили разбитые губы.
Ахмед Джемаль больше десяти лет работал в отделе Паттерсона, а попал в разведку, откликнувшись, как и многие, на объявление о наборе сотрудников в газете; сейчас объявления подобного характера размещаются в Сети. И десять лет назад, и сейчас предпочтение отдавалось кандидатам арабского происхождения; опыт работы в полиции, вооруженных силах решающего значения не имел, но приветствовался. Так что Ахмеда Джемаля разведка взяла, что называется, с улицы.
На месте происшествия работали полицейские детективы. Одному из двух полисменов врачи оказывали медицинскую помощь; другой, получивший смертельное ранение в левую половину груди, лежал, упакованный в пластиковый мешок со сквозной застежкой-«молнией», здорово похожий на спальник. Коронеры дожидались распоряжения за дверью в компании управляющего апартаментами и его жены, лет сорока дамы, под легкой косынкой которой топорщились бигуди.
Главный детектив Билл Арчер, возглавивший следственную группу, воспользовался «бесплатным советом» Натана Паттерсона и распорядился относительно видеосъемки – «для наиболее полной фиксации хода следственных действий». Конечно, Паттерсон, как офицер разведки, ратовал за установление истины, но больше в его действиях просматривался шкурный интерес:
Натан Паттерсон тем временем, получив разрешение врача, приступил к короткому опросу раненого полицейского; и эту сцену тоже снимал на видеокамеру полицейский детектив.
– Вы хорошо запомнили стрелявшего в вас человека?
– Да. Я смотрел ему в глаза. У него отменная реакция: он нажал на спусковой крючок первым, опередив меня на долю секунды. Пуля попала мне в плечо, но мне показалось, она разворотила мне грудную клетку.
– Было очень больно? – спросил Паттерсон, удивляясь многословности констебля. Конкретно на его вопрос он ответил односложно, а потом пустился в пространный рассказ о достоинствах противника и недостатках своего организма. «Хочешь прославиться в очередных новостях, солнышко?» – адресовал ему мысленный вопрос Натан.
Он открыл папку на застежке, извлек из нее плотный лист бумаги и показал, что изображено на нем, раненому. Тот несколько раз энергично кивнул, забывая о боли.
– Да, да, это он. Тот человек, который стрелял в меня.
Он не обронил ни слова о своем напарнике. Может, и правильно, не мог не одобрить его поведения разведчик. Он говорил только за себя, то, что видел. Смертельное ранение его товарищ получил, когда этот
