высилась груда одежды – женской и мужской вперемешку. Что бы это значило? Что бы это, черт возьми, значило?
Он нашел здесь следы пребывания двух людей, два спальных места. На кровати, как царь, спал Андрей Рахманов, на полу – его спутница. Как автомеханик, с поднятой кверху рукой? А может быть, он привязал ее, когда уходил? Такое возможно. Значит, спала Руби на диване. Или наоборот, он на диване. Или спали на нем вместе.
Паттерсон пошел по кругу или зациклился на одном, неважно, и не сразу отыскал этому причину. В этой комнате взгляду больше зацепиться было не за что, только за два условных спальных места.
Натан прошел на кухню. От него шарахнулись в разные стороны тараканы. И он обронил, словно обращался к этим всеядным насекомым:
– Нужно установить владельца квартиры.
Натан Паттерсон вышел из чертовой квартиры, намеренно не замечая капитана Нэша-Вильямса, – может, боялся увидеть усмешку на его мужественном лице.
Глава 10
Повторное исполнение
Материалов по этому эпизоду оказалось кот наплакал, и Паттерсон не мог применить обычный в таких случаях термин «накопилось». Нечему накопиться. А к силовой составляющей эпизода он не хотел возвращаться, потому что считал ее комичной и оскорбительной для своего положения начальника спецотдела. К этому разряду относилась и короткая встреча с Биллом Арчером, опоздавшим на место происшествия всего на несколько минут. В глазах старшего спецгруппы стоял вопрос: «Не удалось снять пенки?» Они обменялись колкостями: «Вы опоздали». – «Нет, это вы раньше приехали».
Пошел шестой час вечера, когда в кабинет Паттерсона заглянул вечно взъерошенный сотрудник отдела Шон Свитинг.
– Шеф?
– Да, что у тебя?
– Просматривая отснятый материал, мы обнаружили любопытный момент. Не хотите взглянуть?
Паттерсон поднялся с кресла. Он поймал себя на мысли, что острая, как бритва, животрепещущая тема покушения на главу «Сикрет сервис» притупилась. Конечно, любая неожиданная новость отличается остротой, а потом это даже не новость, а неприличный отзвук новейшей истории. Но где уверенность, что дело о покушении на Троя Смита так и останется в памяти многих мышиной возней? Нет такой уверенности. Настораживает настойчивость Андрея Рахманова, арабское имя которого – ар-Рахман – так или иначе характеризовало его: «милостивому» бежать бы из Англии, бежать от первого взрыва, направленного против него, но он упорно шел навстречу второму. Что дальше – третий? Чего он добивается?
И тут Паттерсона словно током ударило. «Вдруг, – подумал он, – истинная цель Рахманова – это превентивные меры «Сикрет сервис», на которые она пошла, защищаясь?» Нет, покачал головой Паттерсон. Такую ситуацию – это уже не говоря о реакции руководства разведки – сколько-нибудь точно спрогнозировать невозможно. Рахманов – военный разведчик и не склонен к сложным комбинациям. Из двух разведчиков, спланировавших одну и ту же операцию, руководитель отметит одного, склоняясь к простоте.
– Ну что тут у вас?
Паттерсон занял предложенное ему Свитингом место в середине комнаты, превратившейся в просмотровой зал: здесь собралось не меньше восьми человек. И все они стали за спиной начальника, дышали ему в спину и словно дожидались, когда он начнет строчить на бумаге. Паттерсон не выносил ничьих взглядов за спиной, даже с портретов или фотографий. Сейчас он стерпел их по той причине, что «любопытный момент», который ему посулил Свитинг, много времени не займет. Он глянет на кадр, даст такую же короткую оценку и уйдет.
Такое странное, несвойственное ему настроение овладело Натаном Паттерсоном, когда он обменивался колкостями с капитаном группы антитеррора Нэшем-Вильямсом, и оно не спешило отпускать его.
– Включайте, включайте, – поторопил он Свитинга.
На экране широкоформатного телевизора он увидел живую стену. Она показалась ему раненой, прорезанной лазером, а место сквозного ранения заклеено синей полоской: «Не пересекать». Картинка менялась медленно, можно сказать, покадрово; но где же основной кадр?.. Вот людская толпа пропала, однако из кадра не могла выпасть пестрая полицейская лента, как змея из рассказа о Шерлоке Холмсе. От нее не могла укрыться полицейская машина, стоявшая на обочине, микроавтобусы группы спецназа, дома на противоположной стороне Бидон-роуд и – новая людская стена, стоящая напротив уже снятой оператором. Если разбить ее на отдельных людей, то в большинстве своем это зеваки «как они есть» и с обязательным дополнением «в любом городе мира». Крайний в ряду – неопрятный парень лет шестнадцати, стоит с открытым ртом. Старушка рядом с ним смотрит точно в объектив камеры, надеясь, наверное, увидеть себя в вечерних новостях. Двое мужчин жуют хот-доги; у того, что справа, подбородок испачкан майонезом. «Господи, для кого снимался этот ролик?» – взмолился Паттерсон. Он не обращал внимания на второй ряд людей, пока с экрана его не поприветствовал один из них.
– Стоп! – выкрикнул Паттерсон. – Перемотайте назад! Нет, дальше, дальше. Я не хочу смотреть на старуху, и на этого педика тоже. Вот!
Вот этот человек, и вот его жест. Он поднимает руку и касается двумя пальцами полей своей шляпы. И смотрит точно в объектив. Он шлет привет зрителям, как кинозвезда. И он действительно последнее время не сходил с голубых экранов.
Справа от него – Руби Уоллес. Личико у нее узкое, словно стиснутое косынкой, но по-прежнему привлекательное. Она не делает знаков, но в глазах ее читается укоризна – это если напрячь воображение. На ней серый плащ, под ним что-то белое; низа не разберешь за частоколом первого ряда.
Рахманов «упакован» в макинтош и шляпу. Так просто. И такая примитивная маска скрыла его в толпе? Но он сам сделал все, чтобы раствориться в ней, выбросив приманку – одежду и атрибутику неофашиста- неофаната. Пусть это не главный аргумент, но он сработал.
– Повторите этот кусок. Бис-бис! – Паттерсон дважды хлопнул в ладоши. – Только не спрашивайте, понравился он мне или нет. Я вас потом спрошу об этом!
Он обращался к стене у себя за спиной, но смотрел на оперуполномоченного ГРУ и буквально видел, как меняется текст на полицейской полосе. Титры. По ней шли титры: «В деловом костюме и с кейсом он – преуспевающий бизнесмен; на пороге учебного заведения – преподаватель; у дверей дипломатического ведомства – должностное лицо этого учреждения... У него сотни лиц. И у вас не будет повода усомниться в толпе, с которой он сольется. Он и есть толпа».
– Он издевается над нами, – разлепил губы Паттерсон. – Он обнаглел.
– Может, наглость и погубит его? – спросил Свитинг.
«Это вряд ли», – мысленно ответил ему Паттерсон и продолжил вслух:
– Вот как они выглядели. Как и пророчил нам полковник абд-Аллах. Они модно одеты и счастливы. И не похожи на беглецов. Я никогда не видел беглеца с выражением умиротворения на лице. Поэтому они просочились через наше сито. Но какова Руби Уоллес! Актриса, мать ее... Так сыграть в эфире! А ведь я поверил ей – одинокой, напуганной. Но, оказывается, она водила меня за нос.
– Добавить в ориентировки коррекционный текст?
– Какой?
– Ну, как еще они могут выглядеть.
Паттерсон хотел было взорваться, но усилием воли заставил себя остыть. Помогло ему справиться с собой нестареющее правило: досчитать до десяти.
– Нет. («Одиннадцать, двенадцать».) И еще раз нет. С этого момента никаких коррекций.
«Рахманов достал меня», – не без вздоха констатировал Паттерсон, вернувшись к себе в кабинет. Он снял трубку телефона и позвонил Джемалю.
– Ахмед, ты приступил к работе над?.. – Он выдержал паузу.
– Да, шеф.
– Отлично! Это я и хотел услышать. Завтра весь Лондон покажется ему с Гайд-парк!
Паттерсон прикрыл рукой уставшие от напряженного просмотра глаза, но то ли на обратной стороне век, то ли на самой ладони ожила картинка: Андрей Рахманов салютует ему по-военному (а может, и по-
