Правителя не упоминается) не уведомляет генерала Жанена о таком важном назначении, как генерала Сахарова, а потом генерала Каппеля на должность главнокомандующего фронтом и атамана Семенова главнокомандующим в тылу. На это было отвечено со сдержанным достоинством, лаконично и твердо. Назначение атамана Семенова последовало ввиду создавшегося положения, угрожающего порядку и спокойствию, когда Верховный Правитель вправе принять любые меры, а что касается назначения Сахарова и Каппеля, то Совет министров не замедлил запросить штаб Верховного Главнокомандующего, почему о них не уведомлен генерал Жанен, но для этого нужно, чтобы союзники выполнили свое решение о нейтрализации железной дороги и железнодорожного телеграфа.
Что касается перспектив революции, то дружеское тяготение некоторых союзников к Политическому Центру заставляло их представлять в розовом цвете всё, что казалось благоприятным для восстания и слишком сгущало краски в отношении правительства.
Так, например, на вокзале сообщили, что конвой Верховного Правителя совершенно разложился, а охрана председателя Совета министров стала настолько опасна для самого Пепеляева, что он предпочел ее распустить. На самом деле конвой и охрана до последнего времени держались твердо, хотя их усиленно разлагали повстанцы в Нижнеудинске, свободно допускавшиеся чехами к поезду Верховного Правителя. Прокламации, а главное, неизвестность обстановки не могли не смущать солдат, но, кроме, может быть, единичных случаев, они разошлись, да и то далеко не все, только тогда, когда адмирал и председатель Совета министров отдали соответствующее распоряжение, приняв охрану чехов.
С вокзала пришло также известие, что всё восстание происходит с ведома и благословения генерала Пепеляева.
Относительно Дальнего Востока представители Политического Центра (это усиленно распространялось и в городе) утверждали, что там переворот вполне подготовлен и совершится на днях.
Все это заставило Совет министров поддаться настроению в пользу капитуляции.
К счастью, формального решения вынесено не было, голосование имело целью лишь выяснение настроения Совета для руководства делегатам. Последние приняли голосование к сведению, но, судя по духу дальнейших переговоров, держались твердо и согласие на капитуляцию имели лишь на запас.
К трем делегатам присоединен был Папечек, отстаивавший одобренную Советом идею, что Политический Центр должен обязаться созвать земский собор. Была предложена также кандидатура Бурышкина, но ее отклонили. Тем не менее Бурышкин поехал на вокзал по приглашению Червен- Водали.
Жуткие часы
В «Модерне» должны были остаться из полномочных членов Совета только Смирнов и я.
Около половины шестого все делегаты отбыли. В шесть «Модерн» уже был охвачен большим волнением. Комендантская часть Совета министров первая узнала, что Сычев приказал войскам очистить фронт. Я потребовал доказательств, а меня просили отдать приказ о расформировании части. Взять на себя такое распоряжение до выяснения результатов переговоров я не решился.
Все эти события были неожиданны. Но деловые визиты, которые в эти трагические минуты мне приходилось принимать, свидетельствуют, что все учитывали момент ликвидации, не угадывая ее роковой близости. Одни просили выяснить условия расчета с Русским Бюро печати, другие ходатайствовали о расчете с судовладельцами. Было, конечно, не до того.
Еще утром ряд обывателей «Модерна» покинул его холодные и неприветливые в эти дни стены. Выехали некоторые из товарищей министров. Вынесены были вещи Смирнова. Обо всем этом мне докладывали из команды, которая ревниво следила за тем, остается ли правительство в гостинице или бежит.
В семь часов я зашел к адмиралу Смирнову. Его номер был закрыт. Ушел и он. Остались товарищи министров и я.
Положение не из приятных. Солдаты оставили посты и сбились в кучки. Офицеры образовали что-то вроде митинга. Раздавались явно враждебные по адресу правительства возгласы.
— Бежали предатели... Где они, кто остался? Разделаться с ними!
— Господа, бросайте ружья, идем по домам!
— Что вы лжете, никого здесь нет. Конечно, бежали! Где Червен-Водали, Бурышкин, Ханжин, Смирнов, Волков?
— Почему Волков, он не член правительства?
— Все равно, кто здесь есть? А, вот главноуправляющий!
— А где генерал Сычев?
— Уже бежал?
Через некоторое время мне принесли собственноручный приказ Сычева: «Уходить с фронта и стягиваться к оренбургскому училищу для отступления».
Что это — провокация или мне неизвестный план, согласованный с решением Червен-Водали?
Только благодушие большинства русских солдат спасло в этот момент последних обитателей «Модерна» от жестокой расправы возмущенных защитников правительства.
Я решил выбраться из «Модерна» и навести справки в английской и японской миссиях о положении дел. В коридоре удалось пробраться, воспользовавшись моментом, когда офицеры объявили, что Сычев бежал, а обязанности коменданта принял на себя генерал Потапов. Внимание всех было поглощено этим сообщением.
На улице меня задержали пьяные офицеры народно-революционной армии, но от них удалось ускользнуть.
Я вернулся еще в «Модерн» к 10 часам, уже зная от союзников, что переговоры на вокзале продолжаются, но идут нервно и без надежды на благоприятный исход, что фронт уже снят, отдельные части сдаются, и неприятель вступает в город.
Было опасно возвращаться в «Модерн», но я знал преданность и дисциплинированность своей команды, знал, что без моих приказаний она останется на своих местах, и я считал своим долгом решить с нею вместе
