Есть мнение, что кошки больше привязываются к местам, чем к людям. Из этого делается вывод, что кошки поверхностны. Вместо того чтобы увязнуть в отношениях, не то имеющих будущее, не то обреченных, кошка исчезает, так что незадачливым ухажерам остается лишь проводить взглядами ее удаляющийся хвост и задок в форме цветка гвоздики. Одни кошки мирятся с тем, что на них вешают ярлык корыстной сердцеедки. Другие, яркие личности, служат подтверждением того, что обобщения и уж, по крайней мере, подобные, недобрые домыслы неверны.
Мамин голос в трубке дрожал. Она начала с того, что попросила меня не волноваться. Я приготовилась к дурным вестям. Она снова водила Рату к ветеринару. Старушка совсем сдала, не могла ходить. Ветеринар — чудесная молодая женщина. Она подружилась с Ратой. Вся покраснела и чуть не расплакалась, когда они с мамой приняли это решение. Мама была рядом и все время гладила Рату по голове. Она отошла в мир иной, виляя хвостом.
У меня в голове прокручивались кадры кинопленки с Ратой. Рата и Сэм прыгают в волнах прибоя, Рата помогает мальчикам рыть ямки и разбрасывает песок во все стороны, к возмущению отдыхающих. Сэм швыряет палку, и Рата несется ее спасать. Рата отряхивается после купания, обдавая всех нас морской водой. Рата бежит по зигзагу. Клео свернулась клубочком между гигантских передних лап Раты. Любящей, преданной Раты.
Роб, когда я ему сообщила, ничего не сказал. Мы с ним обнялись. Он так вытянулся. С отъездом нашей старой псины оборвалась еще одна ниточка, связывавшая нас с Сэмом. Мама тоже почувствует это. Я пригласила ее пожить с нами какое-то время, хотя она никогда не выдерживала долго в нашем «беспокойном хозяйстве».
Точнее было бы назвать его безумным. Те недели, когда дети были со мной, сливались в калейдоскоп: школа, домашние задания, бег домой с работы, поспешное приготовление спагетти, сказки перед сном, рассказанные на бегу. Вечером, рухнув в постель, я нередко обдумывала статью, которую собиралась писать назавтра. Я слишком уставала, чтобы смотреть телевизор.
Я бы, наверное, вообще рухнула, если бы не Энн Мэри, которая невозмутимо стирала и пылесосила, готовила бутерброды, убирала за детьми игрушки и делала еще уйму вещей, которые, как она говорила, никогда не делают няни. Иногда после моего возвращения с работы она задерживалась выпить кофе. Мы научились уважать сильные стороны друг друга и терпимо относиться к различиям. Иногда я приходила с работы такая усталая, что ложилась на пол и дремала на солнышке — Энн Мэри признавалась, что никто из ее прежних нанимателей так никогда не делал. Однажды она заметила, что не встречала раньше таких усталых женщин. Но мне все же хватало сил и энергии на то, чтобы сшить Лидии крылышки феи и показать Робу, как готовить суши. До совершенства нам было далеко, но все же мы как-то жили. Я даже заподозрила, что у одиноких матерей есть своя богиня-покровительница, которая и давала мне сил, когда я уже совсем выдыхалась, а еще делала так, чтобы в нужное время на моем пути оказывались нужные люди. Если такая богиня и впрямь существовала, думалось мне, она должна выглядеть как кошка.
Стив строил новую, самостоятельную жизнь в коттедже в пяти минутах езды от нас. Мне было приятно услышать от детей, что у него появляются подружки. Я надеялась, что счастье еще повернется к нему лицом, он этого заслуживал.
Хотя в тот день в пиццерии Филип понравился Робу, я не была уверена, что и у него впечатления такие же приятные. Кто его знает, как он представлял себе эту встречу и соответствовали ли мы с детьми его ожиданиям. Он увидел нас как единое целое и теперь, несомненно, начал понимать, насколько это немыслимо — пытаться войти в жизнь нашей тройки (плюс еще кошка). Телефон молчал несколько дней. А потом, к моему удивлению, раздался звонок. Очевидно, Филип оказался мазохистом. Он приглашал нас всем семейством, включая Клео, провести выходные на озере.
При дневном свете, с двумя дополнительными пассажирами (один из которых молчал, а вторая постоянно ныла), дорога показалась длиннее. Шоссе вело то вверх, то вниз, извивалось, будто агонизирующая кобра.
— У меня животик болит, — заскулила Лидия, когда машина преодолевала очередной подъем.
— Ничего у тебя не болит. — В отличие от многих добросовестных матерей, я относилась к детским жалобам как к выдумкам до тех пор, пока не подтверждалось обратное.
— Меня сейчас стошнит.
— Сделай глубокий вдох. — Я обернулась, чтобы осмотреть пациентку на заднем сиденье. Ее личико, обычно розовое, как мармеладка, приобрело угрожающий лиловый оттенок.
— Нам лучше остановиться, — обратилась я к Филипу. Я-то давно привыкла к адской смеси запаха рвоты и прочих телесных жидкостей в своей собственной машине, но едва ли Филип психологически готов ароматизировать салон своей «ауди» нашим фирменным «семейным одеколоном».
Он свернул к обочине на вершине холма. Пока Лидию рвало в канавку, я любовалась живописным видом, открывавшимся внизу.
Когда машина была припаркована под серебристой березой, коттедж окутывала туманная дымка. Признаюсь, на дождь я рассчитывала меньше всего. Филип сказал, что это не страшно — на озере найдется занятие в любую погоду. Влажный воздух усиливал запах листвы. Клео безошибочно узнала место и с довольным видом выскочила из машины в заросли папоротников — предположительно, территорию, занятую множеством мышей.
Дети пока что не демонстрировали восторга. Роб со спальником под мышкой поплелся в дом, громко хлопнув дверью. У Филипа был совершенно безмятежный вид. В армии он, наверное, вдоволь нагляделся на всякого рода проявления мужского поведения. А может, если учесть, что и сам он повзрослел всего несколько лет назад, не успел еще забыть, что значит быть подростком. Как бы то ни было, жуткие тинейджерские взбрыки, от которых у меня просто руки опускались, на Филипа явно не действовали.
Я помогла Лидии вылезти из машины на сырую землю.
— Это лес, — объявила она, задрав голову и глядя на дерево.
Мы втащили сумки в дом, где моих ноздрей коснулся знакомый аромат водорослей и жженого плавника. Я остановилась у доски, густо увешанной семейными фото. Открытые, улыбающиеся лица — встреча Рождества на озере. В семье Филипа все были загорелыми, подтянутыми и красивыми, с такими белыми зубами, что они наверняка светились в темноте. В их кружке явно не было толстяков, нерях, геев, чернокожих или психически неуравновешенных людей. К тому же, судя по фотографиям, семья состояла из одних олимпийских чемпионов. Водные лыжи, теннис, горные лыжи, спортивная рыбная ловля. Чтобы научиться всему этому, мне никогда не хватало времени и денег, не говоря уж о плохой координации движений.
Были на фотографиях и молодые женщины. Стройные, отлично сложенные, загорелые красавицы в бикини, скорее всего, юристы или дантисты. В списке требований к невесте у таких по всем пунктам будут стоять плюсики. Стало быть, ему было из кого выбирать, подумала я. Именно на таких правильных девушках должны жениться Филип и два его брата. А почему нет? Любая из улыбающихся красоток стала бы первоклассной невестой. Но на мой прямой вопрос Филип ответил, что они никуда не годятся, слишком скучные.
«Пожалуйста, используйте только
— Поплавать не хочешь? — спросил Филип Роба.
— Дождь идет.
— Я бы помог тебе спрыгнуть в воду из лодки, если хочешь.
— Слишком холодно.
Сказать, что этот человек настойчив, значит ничего не сказать.
— Кроватки! Тут кроватки! — позвала Лидия. Я вошла в комнату с двухъярусной кроватью. Роб зашвырнул свой спальник на верхнюю. Лидия прыгала на матрасе нижнего яруса, размахивая пухлыми ручками.
Озеро раскинулось, как мятый лист фольги. По запотевшему окну стекали капли. Филип согнулся над камином и мял газетные листы, делая из них шарики. После нескольких неудачных попыток все же
