одежде такого обожания. Он только что развелся со своей второй женой – и Фрида добилась своего.
В своем дневнике, ставшем потом тоже своего рода арт-объектом, известным не менее, чем ее картины, она писала: «Я влюбилась в Диего, и это огорчало моих родителей, потому что Диего был коммунистом и походил, по их словам, на портреты толстого, жирного Брейгеля. Говорили, что это свадьба слона и голубки… На свадьбе не было никого, кроме моего отца, который сказал Диего: «Не забывайте, что моя дочь больна и будет больной всю жизнь; она умна, но некрасива. Подумайте об этом… и если вы все-таки хотите жениться на ней, я даю свое согласие»
Уже в день свадьбы Диего показал свой взрывной нрав: перебрав текилы, начал палить в небо из револьвера. Увещевания только распаляли разгулявшегося жениха, и Фриде пришлось в тот вечер бежать под родительскую крышу. Правда, проспавшись, Диего пришел просить прощения…
Их дом в Сан-Анхеле был очень оживленным: чета Ривера, сестры Фриды, слуги, шоферы. Не говоря о многочисленных животных: обезьянках, попугаях, собаках. Все это требовало необычайно больших расходов, и супруги Ривера жили куда расточительней, чем могли себе позволить. Фрида ничего не зарабатывала и чувствовала себя виноватой от того, что Диего приходилось постоянно тратиться на ее лечение. Она стала брать в долг у друзей и через друзей же передавала Диего записки, в которых просила выдать ей нужную сумму на хозяйство, на прачку, на лекарства, не решаясь сама обращаться к нему…
Этот слоноподобный, толстобрюхий бабник навсегда стал объектом ее любви и преданности. Что не мешало Фриде постоянно повторять, что, мол, в ее жизни были две катастрофы: первая, когда автобус столкнулся с трамваем, и вторая – Диего!
«Вторую катастрофу», однако, обожали и многие другие женщины. Диего отвечал взаимностью и в порывах откровения признавался: «Чем сильнее я люблю, тем сильнее хочу заставить страдать. А Фрида, научившись принимать мою неверность, никак не может понять, почему я выбираю тех, кто меня недостоин, или тех, кто уступает ей…»
Фрида на многочисленные «ходки» любвеобильного мужа смотрела до поры сквозь пальцы – впрочем, подобные отношения в артистической среде того времени не были чем-то из ряда вон выходящим. Да и на этом поприще Фрида как минимум не уступала Ривере: среди ее любовников был, например, скульптор, поэт и дизайнер Исаму Ногути, а среди любовниц – известнейшая негритянская танцовщица Джозефин (или Жозефина, как ее звали на французский манер, после того как она перебралась в Париж из США) Бейкер.
На этот период их жизни приходится и создание своеобразного «революционно-любовного треугольника». В ноябре 1936 года Ривера получил телеграмму из Нью-Йорка, в которой его просили ходатайствовать перед мексиканским правительством о предоставлении политического убежища Льву и Наталье Троцким. Диего отправился за разрешением к президенту Мексики Карденасу и заручился его согласием.
Густота коммунистов в Мексике в конце тридцатых годов ХХ века была просто удушающей. Быть «не левым» означало прослыть замшелым буржуа, коррупционером и ставленником гринго. С другой стороны, для политэмигранта Троцкого и его жены Натальи Седовой Мексика казалась иной планетой. Другие страсти, темперамент, настрой.
Но в то время как один коммунист, Сикейрос, готовил покушение на Льва Давыдовича и даже обстрелял вместе с товарищами квартиру эмигрантов из автоматического оружия, другой коммунист, вечный друг- соперник Сикейроса Ривера, предложил гонимым свой кров, и они поселились в знаменитом Синем доме, названном так из-за ярко-лазурных стен. Как-то в длинном и узком коридоре Синего дома Лев подкараулил Фриду, схватил за локоть и утянул в свою комнату.
Но началась связь мексиканской художницы и русского революционера значительно раньше. Их познакомила Тина Мадотти, выдающийся фотограф, давняя любовница Диего, подруга Фриды, с которой ее связывали отношения значительно более глубокие, чем думали окружающие. Мадотти же, будучи …, верно – коммунисткой, не могла оставить Троцкого без опеки.
Ореол «великого революционера», которому ежеминутно грозила смертельная опасность, не мог не подействовать на экзальтированную натуру Фриды. Им было интересно друг с другом. Истинной жертвой этой мимолетной любовной эскапады стала разве что верная, старомодная и скучная Наталья Седова, жена Троцкого.
Любовники пытались быть осторожными: говорили между собой по-английски (Наталья по-английски не понимала). В книги, которые Троцкий посылал художнице, он вкладывал письма… Седова слишком всерьез восприняла взбрыкивание стареющего позера, но, на ее счастье, Лев Давыдович вскоре поссорился с хозяевами и при посредничестве еще каких-то коммунистов переехал в другой дом, в тот, куда через полгода с визитом пожаловал Рамон Меркадер. До сих пор жива легенда о том, что его ледоруб поставил точку именно в любовном письме от Троцкого Фриде.
Вообще-то Троцкий оказался одним из немногих любовников-мужчин Фриды Кало. Гораздо чаще у нее возникали связи с женщинами. Лесбийские приключения жены Ривера считал шалостями, но связь Фриды с Троцким его задела. В нем взыграло незнакомое прежде чувство ревности. Ему было не понять, что изломанная, физически тяжело страдающая Фрида всегда ставила самые высокие планки. Любить – так гения, отдаваться – так вождю мировой революции, а завоевывать – так весь мир.
Ривера же был проще. Однажды Фрида застала мужа в собственной спальне, занимавшегося любовью с ее младшей сестрой Кристиной. Ривера пытался оправдаться: «Забудь это как маленькую царапину!» Но Фрида не забывала ничего. И продолжала писать «тему, которую знала лучше всего». Измена Диего с сестрой превратилась в картину «Всего-то несколько царапин».
Вдобавок через десять лет брака Фрида все-таки подала на развод. Это был поступок: ее болезни все время обострялись, иногда она не могла передвигаться иначе как в инвалидном кресле, а все ее мечты о ребенке перечеркнул выкидыш.
Оставшись одна, Фрида еще глубже ушла в живопись, странную, глубоко личностную. Натюрморты и автопортреты. Чтобы все время иметь перед собой собственный образ, она окружала себя зеркалами. Врач по ее просьбе вставлял маленькие зеркальца в гипсовые повязки, иногда практически полностью покрывавшие ее измученное тело. А под пологом своей постели она закрепила человеческий скелет, прозванный Риверой «верным Фридиным любовником».
Ривера согласился на развод и дал деру, уехал из Мексики, тем более что и он попал под подозрение в связи с убийством Троцкого, а когда надумал вернуться, то ноги сами привели его в Синий дом. Видимо, толстяком руководило не только желание заставить страдать свою странную жену. Диего писал, звонил Фриде, предлагая соединиться вновь… И та дрогнула: отправила телеграмму в Сан-Франциско, сообщая, что приедет к нему в конце ноября.
В декабре 1941 года они поженились вновь. Кало поставила перед Диего ряд условий: они должны прервать интимные отношения, при которых его измены были невыносимыми для Фриды. Оба должны быть терпимы друг к другу, независимыми и дружелюбными. Ривера условие принял.
Вновь обретя друг друга, Фрида и Диего в унисон начали рассказывать гостям, что это они выхлопотали политубежище для Троцкого. Зачем? А чтобы заманить в ловушку и убить!
…Но им мало кто верил. От этой подогретой текилой парочки можно было услышать и не такое! Хотя если бы Диего пошел на поводу у своей ревности не столь извращенным декадентски-художественным образом, а более брутально, по-мексикански, то, вполне возможно, он, а не Сикейрос, начал бы разрабатывать планы по ликвидации последнего вождя мировой революции, которого Сталин считал реальным конкурентом. И, быть может, тогда бы Диего получил Ленинскую премию, а не Давид.
Во всяком случае, после этого яркого периода страсти коммунистические окончательно уступили место страстям художественным. Недоброжелатели Фриды утверждают, что она всю жизнь завидовала славе мужа и пыталась не отстать от него. Так это или нет, но выставляться вместе с мужем она не любила: «Диего, он такой весь героичный, но внешний. Жутко напористый (чего мне не хватает), но все же бесхарактерный», не возражала против участия в международных выставках сюрреалистов (как в Мехико в 1939-м), терпела причудливые аттестации: «примитивная авангардистка», «авангардная примитивистка». Впрочем, она вообще много терпела.
Искусство Фриды Кало – это ее автопортреты. И только. Но автопортреты-притчи- мифы-фантазмы: королева-инвалид, инфанта-мученица и мучительница, инквизиторша и еретик. Эти
