пришлось бы довольствоваться положением регента при своем сыне, если, конечно, как это было принято в Иерусалимском королевстве, бароны согласятся принять его регентство.
Крестоносная армия тем временем была поднята, и 8 сентября 1227 года император и его армия погрузились на корабли, чтобы отплыть на Восток, – незадолго до истечения лимита времени, установленного папой. Почти сразу после того, как были поставлены паруса, Фридрих заболел. Его врач настоятельно рекомендовал императору вернуться на Сицилию, чтобы поправить здоровье, прежде чем начать трудное путешествие в Палестину. Фридрих последовал этому совету.
Поскольку император постоянно откладывал поход на протяжении последних двенадцати лет, неудивительно, что папа Григорий IX счел эту ситуацию очередной попыткой задержать экспедицию. Охваченный праведным гневом, папа торжественно отлучил Фридриха от церкви. Император ответил манифестом, в котором нападал на претензии папства и, поправив здоровье, продолжил готовиться к экспедиции. 28 июня Фридрих снова отплыл на Восток.
Теперь император был исполнен решимости добиться всей возможной власти и авторитета на Востоке и присоединить остатки крестоносных государств к своей империи. Первым делом он остановился на Кипре, король которого, Генрих, пребывавший в младенческом возрасте, номинально являлся его вассалом.
Император Фридрих II на Кипре
В году 1229-м[302] император Фридрих по приказу папы Григория[303] пересек море и прибыл на Кипр. Сначала он высадился в городе Лимассол[304]. С ним было 70 галер, транспортных и других кораблей. Большая часть его армии, а также домашняя челядь, маршал и лошади уже высадились в Акре. <… >
Государь Бейрута[305]… пришел к императору с детьми, друзьями и всей киприотской армией, и рыцарями, и пехотинцами. Они доставили к императору и своего маленького короля Генриха[306], отдав себя полностью в его распоряжение. Император принял их с торжественностью и видимостью большой радости, и оказалось, что их враги ошиблись. Император тотчас попросил их о любезности, а именно снять черные одежды, которые они носили в знак траура по Филиппу д’Ибелину, брату правителя Бейрута. Император сказал, что радость по поводу его приезда должна быть больше, чем горе из-за потери умершего друга, который, конечно, был храбрым рыцарем и благородным человеком. Они с радостью пошли навстречу императору, желая отдать свои тела, сердца и собственность в его распоряжение. Император поблагодарил киприотов, сказав, что вознаградит их сполна. Затем император послал алые одежды тем, кто носил черные, а прочим послал драгоценности и устно пригласил их на трапезу с ним на следующий день. Они поспешили надеть новые одежды, и на следующий день появились в алом облачении перед императором.
Накануне ночью император тайно открыл в стене комнаты дверь, выходившую в сад, – это было в красивом доме, в котором милорд Филипп поселил его в Лимассоле. Три тысячи или даже больше вооруженных людей – пехотинцев, моряков, арбалетчиков – ночью вошли через эту дверь, так что фактически все люди императора были с ним. Они разместились в конюшнях и заняли все прочие помещения дома и оставались за закрытыми дверями до наступления часа ужина.
Столы накрыли, воду налили. Император посадил правителя Бейрута и старого правителя Кесарии[307], который был коннетаблем Кипра, за свой стол. Он посадил короля Кипра и короля Салоники[308] во главу другого длинного стола вместе с маркизом Ланции[309] и другими баронами Германии и королевства. Он велел рыцарям-киприотам сесть таким образом, чтобы правитель Бейрута и все остальные могли слышать и видеть его, когда он будет говорить. Он также распорядился, чтобы два сына повелителя Бейрута прислуживали ему – один поднес чашу, другой – кубок, а юный господин Кесарии и Ансо де Бри резали перед ним пищу. Император велел, чтобы все четверо надели туники и камзолы поверх мантий, потому что таков, сказал он, обычай империи. Юноши прислуживали ему очень охотно и благородно, и было много смен блюд и разной еды. Во время последней смены вооруженные люди появились из мест, где они до сих пор терпеливо ждали, и взяли дворец, все внутренние помещения и двор под контроль, поставив везде стражников. Повсюду во дворце, где был император, находились хорошо вооруженные люди, и он усадил их перед собой с оружием в руках – одни держали мечи, другие кинжалы. Киприоты хорошо понимали, что происходит, но не произносили ни слова, стараясь сохранять непринужденность.
Император повернулся к правителю Бейрута и громко сказал: «Сэр Жан, я хочу от вас две вещи. Вы поступите мудро, если не станете мне противоречить». И правитель Бейрута ответил: «Сир, скажите, что вам угодно, и я охотно сделаю то, что правильно, насколько это понимаю я или другие почтенные люди». Император сказал: «Во-первых, я хочу следующее: вы отдадите мне город Бейрут, поскольку вы имеете его не по праву. Во-вторых, вы отдадите мне доход, который получили, будучи регентом и правителем Кипра после смерти короля Гуго, иначе говоря, доход за последние десять лет, потому что он является моим по праву согласно обычаям Германии». Правитель Бейрута сказал: «Сир, вы, наверное, шутите, разыгрываете меня. Возможно, злые люди, испытывающие ко мне ненависть, предложили, чтобы вы потребовали от меня все это, и потому вы так поступили. Но, Бога ради, вы такой хороший и мудрый господин, и вы, безусловно, знаете, что мы можем и будем служить вам с большой охотой, чтобы вы больше не доверяли злым людям». Император коснулся рукой своей головы и провозгласил: «Этой головой, много раз носившей корону, клянусь, что добьюсь своего в тех вопросах, о которых упомянул, иначе вы будете взяты в плен». На это господин Бейрута встал, и его облик был величественным, когда он громко заявил: «Бейрут – это мой фьеф по праву. Королева Изабелла[310], которая была моей сестрой по материнской линии и дочерью короля Амори[311], которая является законной наследницей Иерусалимского королевства, – она и ее господин, король Амори, вместе отдали мне Бейрут в обмен на должность коннетабля, когда христиане вновь обрели город, полностью разрушенный. Тамплиеры, и госпитальеры, и все бароны Сирии отказались от города. Я восстановил его стены и неустанно поддерживал его собственными трудами и благотворительными деяниями братьев наших христиан. В него я вложил доходы, полученные на Кипре и в других местах[312]. Если вы утверждаете, что я владею им не по праву, я буду отстаивать свои доводы и свои права в суде королевства Иерусалимского. Что касается доходов от регентства и управления Кипром, которые вы от меня требуете, у меня их никогда и не было. Мой брат получил от регентства только головную боль, поскольку был обязан управлять и работать на королевство. Но моя племянница, королева Алисия, имела определенный доход и делала с ним все, что хотела, как лицо, имеющее право регентства, согласно нашим законам. Если вы потребуете, я представлю вам доказательства согласно порядкам, установленным в Кипрском королевстве. И вы можете быть уверены, что я не сделаю больше ничего из страха смерти или заключения, если только решение добропорядочного и лояльного суда не потребует от меня поступить так».
Император впал в ярость, начал ругаться и угрожать. Наконец он слегка успокоился и сказал: «Я слышал и узнал еще давно, пребывая за морем, что ваши слова красивы и вежливы и что вы очень осмотрительны и умны в речах. Но я докажу, что ваш ум, осторожность, равно как и слова ваши, не стоят ничего против моей власти».
Лорд Бейрута ответил, что все присутствующие потрясены и все его друзья охвачены страхом. Он сказал: «Сир, вы уже давно слышали о моих вежливых речах. Я тоже уже давно и часто слышал о ваших деяниях. Когда я собирался сюда, все члены моего совета в один голос твердили, что вас следует опасаться, что вы сделаете именно то, что делаете сейчас, или даже хуже и что вам нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Поэтому у меня не было никаких иллюзий. Я имел хороший совет и правильно понял его. Но уж лучше я приму смерть или окажусь в темнице, чем позволю кому-нибудь говорить дурно о нас или позволю себе, моей семье и моим соотечественникам помешать помощи, обусловленной Господом нашим, помощи, обусловленной захватом Святой земли и вашей службой. <…>» Потом он замолчал и сел.
Император был очень зол и часто менялся в лице. Люди смотрели на лорда Бейрута, и было много слов и угроз. Религиозные люди пытались вмешаться, чтобы достичь соглашения, но никто не мог заставить старого господина Бейрута изменить свою позицию. Император выдвинул много странных и угрожающих требований. В конце концов они решили сделать то, что раньше предлагал лорд Бейрута, и теперь он был вынужден согласиться на следующее: он отдаст императору двадцать кипрских вассалов из числа самых благородных семейств в качестве заложников. Эти люди своими телами, имуществом и поместьями будут
