на что не обращая внимания, читал за едой «Кандида» Вольтера.
Бобик, уже пятый день ожидавший появления рыжих волос на груди, пользуясь привилегиями больного, не проявлял аппетита.
А Цеся подумала, что ее аппетита хватило бы на троих.
Что-то здесь не сходилось. Ведь она была влюблена! Бородач с его пылким взглядом не шел у нее из головы. О ком же, как не о нем, она думала весь урок польского? И потом на математике? И по дороге домой? Юлия, которая влюблена в Толека, не прикоснулась к яичнице, а Цеся поела с удовольствием… Вторым тревожным симптомом было то, что при воспоминании о бородаче, сбитом с ног и барахтающемся в снегу, Целестине неудержимо хотелось смеяться. Тем паче, что с той минуты, когда она, вернувшись со свидания, все рассказала домашним, этот случай стал излюбленной темой дурацких шуточек и язвительных острот, так что в конце концов ее приключение из романтического воспоминания превратилось в юмореску.
Но так или иначе, бородач был неотразим.
Неотразим — двух мнений быть не могло.
Фантастически прекрасен.
Цеся уплела три толстых куска хлеба и яичницу и, к своему изумлению, обнаружила, что по-прежнему голодна и могла бы поесть этого самого пригоревшего бигоса.
И поела.
Ее несколько беспокоило, что скажут родные по поводу такого необычного аппетита, однако никто на нее не обращал внимания, поскольку мама в это время демонстрировала сидящим за столом маленькую бесформенную керамическую фигурку.
— Нет, ты только посмотри, Веся. И вы все посмотрите. Правда прелесть?
— Очень миленькая, — рассеянно подтвердила тетя Веся, ковыряя вилкой бигос.
— Пять лет ребенку, а какой способный! — восхищалась мама. Работа с детьми во Дворце культуры была ее страстью. Примерно каждые две недели она открывала среди своих подопечных новый талант.
— А что это должно изображать? — спросила Цеся.
— Как, ты не видишь? — единодушно возмутились обе художницы. — Это же кролик. В прыжке.
— По-моему, он больше смахивает на змею, — пробормотал дедушка, разглядывая фигурку через очки. — В прыжке.
— А почему оно зеленое? — без обиняков спросил отец.
— Нет, вы безнадежны! — со вздохом сказала мама. — Никакая это не змея. Это кролик. В прыжке.
— Ты что, зеленого кролика не видал? — поддержала маму Юлия. — Впрочем, возможно, малыш хотел цветом что-то выразить. Например, что кролик неотделим от красок луга.
Мама вздохнула.
— Боюсь, что нет, — робко призналась она. — Просто у нас другой глазури не было. Только зеленая.
Отец умилился.
— Честная моя Иренка! — сказал он и поцеловал жену в лоб. — Золотце мое!
— Ты, наверно, хочешь, чтобы я заварила чай, — догадалась мама.
— Верно, а откуда ты знаешь?
— Откуда знаю, оттуда знаю. Но бежать на кухню не собираюсь. Вы забываете про мои расширенные вены. Сегодня у меня были две группы четырехлеток, а с них глаз нельзя спускать ни на секунду. Я битых два часа простояла на ногах.
— Заваривает чай самый благородный, — провозгласила Юлия. — Что же никто не встает?
— У меня подагра, — пробормотал дедушка, не отрываясь от Вольтера. — И я сед как лунь.
— Цеська, поди завари чай.
— А кто жарил яичницу?
— Ты, — признали присутствующие. — Пускай Юля заваривает.
— Чего это вы дурака валяете? — поинтересовался из своего уголка Бобик.
Малолетка дружно одернули. Решительно он слишком много стал себе позволять.
Впрочем, вряд ли Бобик в состоянии был понять, какого напряжения воли требует путешествие из столовой в кухню, в особенности когда на дворе бушует такой вихрь, что аж крыша ходуном ходит. В комнате тепло и уютно, а в кухне холодно, противно, к тому же почти всегда полно грязных тарелок, кастрюль и всяких ненужных вещей непонятного назначения. Кому захочется туда идти?
— Так уж и быть, я пойду, — сказала, неохотно вставая, Цеся.
— Звонят, — оживился Бобик. — Может, это Новаковский!
— Цеся, поди открой, — сказал дедушка.
14
Судьба стучится в двери по-разному. Порой громко, поистине драматически, а иногда тихо и коварно. В данном случае Судьба объявила о себе робким звонком.
— Привет, здрасте. Юля дома? — хором сказали стоящие за дверью художники.
— Привет, здрасте. Юля дома, — ответила Цеся.
Гости переступили порог. Их было трое. Толек и кудрявый Войтек почтительно поддерживали под руки рыжеволосую Кристину, бледную и заплаканную.
— Зови быстрей Юлю, детка, — нетерпеливо сказал Толек, после чего без лишних церемоний смело распахнул дверь в комнату девочек и втолкнул туда своих спутников.
Цеся с удивлением посмотрела им вслед: краем глаза она успела заметить, что на Кристине надето пальто, которое ей, мягко говоря, широковато, а кудрявый волочит набитый чемодан и чайник.
Сей предмет домашнего обихода напомнил Цесе о чае — коли уж мерзнуть в этой передней, так хоть не зря. И, позвав сестру, она поспешила на кухню, чтобы домочадцы могли получить причитающуюся им послеобеденную порцию теина.
Управившись со своей задачей, Цеся потащила поднос в столовую; когда, нажав локтем дверную ручку, она вошла в комнату, ей почудилось, будто она попала в самый центр циклона.
Юлия, стоя перед сплоченным фронтом прочих членов семейства, убедительно им втолковывала:
— Для вас наступила минута испытания. Сейчас мы узнаем, окончательно вы превратились в жалких мещан или кое-какие человеческие чувства еще сохранили.
— Почему она нас оскорбляет? — обращаясь к Жачеку, с упреком крикнула мама.
— Юлия, почему ты нас оскорбляешь? — спросил отец, возводя глаза к небу.
— Сейчас поймете, — заявила Юлия, грозно хмуря черные брови. — У меня в комнате находится человек, который попал в беду. Он должен некоторое время пожить у нас.
— Какой еще человек? — вскинулся Жачек.
— С моего курса. Без крыши над головой, — пояснила Юлия. — Отец — малоземельный крестьянин в Жешувском воеводстве. Ну, что?
— Какого пола этот человек? — сурово спросил Жачек.
— Женского, разумеется. Какого же еще?
Отец вздохнул:
— Существует еще другая возможность. Но раз девушка, пусть поживет.
— Да ведь Юля сначала говорила о какой-то молодой паре! — с тревогой напомнила мама.
— Ну конечно, ведь они муж и жена. Кристина и Войтек, — разъяснила Юлия. — Положение трагическое, жить негде.
— Тоже мне невидаль! — буркнул дедушка. — Сколько их таких, молодых пар, которым негде жить, того-этого. Неужели мы каждую должны опекать?
— Не каждую, а только эту! — рявкнула Юлия. — Нам под мастерскую выделили дополнительный
