изобрел свои летательные аппараты. Погрузив оборудование на мулов и взобравшись на гору вроде Корковадо в парке Тижука, можно было вести съемку с высоты более шестисот метров — выше, чем залетали первые аэропланы. Издано бесконечное множество книг с такими фотографиями.
Именно этот огромный архив и спас город. Хотя с колониальных времен были снесены многие и многие тысячи домов, целые районы выброшены в море, а очертания залива значительно изменились, прошлое до сих пор присутствует на каждой улице. Даже торговых центров в Рио меньше, чем церквей в стиле барокко, а число французских фонтанов и статуй, отлитых в Валь д’Осне, намного превосходит количество общественных туалетов, и, по правде говоря, здесь больше французской скульптуры, чем в любом другом городе мира — за исключением Парижа, конечно.
Но поскольку Рио находится в Бразилии, стране, где богатые немыслимо богаты, а бедные ужасающе бедны, и большинство относится ко второму лагерю, город всегда отражал неравенство. Однако, несмотря ни на что, именно этот город лучше всего умел справляться с подобным неравенством, по крайней мере до недавнего времени. Здесь вот уже много столетий подряд богатые и бедные умудряются сносно ладить между собой, посещая одни и те же места — пляжи, футбольные стадионы, бары, школы самбы и карнавальные клубы; нет никого более демократичного и менее склонного к расовым распрям, чем кариоки.
А еще они привыкли к опасности больше, чем кто бы то ни было. В восемнадцатом веке, как писала историк Мария Фернанда Бикальо в книге «А cidade е о Imperio» («Город и империя»), Рио уже жил в состоянии постоянной боевой готовности. По ночам улицы оказывались во власти людей в плащах, вооруженных ножами и кинжалами. Их заполняли разбойники, убийцы, бродяги, попрошайки, цыгане, рабы в бегах или постигающие искусство капоэйры, и все до одного с самыми худшими намерениями. И потому вряд ли удивительно, что даже в самые лунные ночи светская жизнь в колонии замирала. Контрабанда была привычной частью повседневной жизни, освободившиеся от груза и незаконных пассажиров корабли оставляли на милость прилива, и все это с попустительства полиции. А ведь были еще и внешние угрозы. Золото, текущее рекой из Минае Жерайш, проходило через Рио, отчего город превращался в сладкую мечту любого пирата, а потому вероятность, что город захватят, существовала постоянно. Случилось это в действительности только дважды, в 1710 и 1711 годах, но даже если пираты не появлялись, сплетники распространяли слухи, а затем обирали брошенные дома. Мало-помалу кариоки вплели эти опасности в свой стиль жизни и научились отличать настоящую угрозу от вымышленной. В девятнадцатом и двадцатом столетиях они обрели необходимое здравомыслие, которому могли бы позавидовать такие жестокие города, как Чикаго или Нью-Йорк.
Позже этому здравому смыслу пришлось пройти испытание той же чумой, что свирепствовала повсюду: наркотиками и преступлениями, с ними связанными. Крутые, а временами почти отвесные холмы морро, формирующие уникальную топографию города и вдохновлявшие сочинителей самбы, оккупировали банды наркоторговцев, и на каменистых склонах стали вспыхивать схватки между преступниками и полицией или между самими бандами, превращая в ад жизнь честных и бедных обитателей. Каждая фавела — своего рода цитадель (
В Рио не производят оружие, не очищают кокаин, и ни на одной клумбе в его садах не растет марихуана. Но все это свободно перетекает через границы, создавая целые состояния, которые тратятся на полировку и смазку арсенала, достойного настоящей армии, и на взятки полиции, адвокатам, судьям и политикам. Попавших в тюрьму простых пехотинцев этой наркоармии помещают в камеры «повышенной безопасности», где к их услугам мобильные телефоны, Интернет, радио, кабельное телевидение, газеты, журналы, микроволновая печь, кондиционер, шампанское в мини-баре, «приватные» посетительницы и юридические услуги, которым позавидовала бы любая большая компания (в 2002 году был случай, когда в один и тот же день заключенного посетили семь различных юристов). Со всеми удобствами и в полной безопасности арестанты успешно продолжают вести дела из камеры, продавая большие партии наркотиков, наблюдая со стороны за проведением операций и позволяя своим тюремщикам менять машины два раза в год. Существует даже мнение, что если такое явление, как «организованная» преступность, и существует, то организаторов надо искать в рядах самой полиции. Хотя их самих это нисколько не защищает: уровень смертности среди полицейских Рио — один из самых высоких в мире, но и убивать им приходится нередко.
Почти каждый день случается какое-нибудь столкновение, погони на автомобилях последних моделей, перестрелки между полицией и наркоторговцами, сгорает случайный автобус, и невинные люди страдают от пуль. Любому, кто знает Рио только из телепередач, может показаться, что здесь ни у кого нет времени и дух перевести. Но надо сказать, что это не совсем точно отражает реальную ситуацию. Большая часть схваток происходит среди городских холмов морро или на шоссе, ведущих в город. Как и все остальные жители страны, девяносто девять процентов кариок узнают о таких событиях по телевизору. В Рио, к сожалению, каждое событие настолько заметно всей стране, что любое происшествие превращается в катастрофу. «Я боюсь не фактов, а заголовков», — говорит юморист Мильор Фернандеш.
Но есть и другая сторона медали. Пока полиция обменивается свинцом с бандой наркодилеров в морро, очень может быть, что на соседнем холме как раз идут занятия в театральной студии для бедных детей под патронажем ЮНЕСКО. Или команда итальянцев-фотографов снимает серию портретов для рекламы «Бенеттона». Или проезжает караван джипов, набитых туристами, которые развлекаются напропалую в фавеле Росинья. И вдали от «пиф-паф», как говорят бразильцы, пляжи заполнены людьми, которых заботит только одно — как бы привлечь внимание продавцов пива или мороженого. Но все это не попадает в новости.
Город уже слишком взрослый, чтобы позволить себе поддаться страху, а кариоки обладают врожденным умением смотреть в лицо опасности. В то время как где-нибудь в центре проходит битва между уличными наркоторговцами и полицией, в двухстах метрах от них кто-то изучает документы шестнадцатого века в Национальной библиотеке или выискивает редкий альбом композиций босса-нова на рынке под открытым небом на руа Педру Лесса. 30 сентября 2002 года, в тот день, когда наркоторговцы превзошли дерзостью самих себя и попытались заставить магазины в Ипанеме закрыться, поэт-кариока Аниций привез свою замечательную книгу «Abaleia» («Кит») в магазины в том же самом районе. Вечер выдался прекрасный, на столе были вино и канапе, пришли все его друзья. «Поэзия — это ведь форма сопротивления, как ты думаешь?» — взволнованно сказал он мне.
А другой поэт, Эзра Паунд, на долю которого выпали более тяжелые испытания, как-то спросил о Венеции: «Чем же нам расплачиваться за такую несравненную красоту?» В Рио этот вопрос решается просто — в обмен на все это великолепие ты должен позволить себе жить полной жизнью, так чтобы кровь вскипала от волнения каждую минуту. Это один из самых захватывающих городов мира, страсти здесь бьют ключом — возможно, они немного перехлестывают через край. Так и должно быть — хотя бы потому, что нам недоступны определенные бедствия, которые свойственны повседневной жизни в более спокойных городах. Нас не тревожат вулканы, землетрясения, лавины, ураганы, торнадо, молнии, цунами и бураны. Хотя, конечно, возможность внезапного снегопада полностью исключить невозможно. Уличные часы, показывающие не только время, но и погоду, обычно добавляют к цифрам «+». Так что однажды солнечным полднем в Копакабане нам сообщили, что температура +33 °C. Очень приятно сознавать это, обливаясь потом на пляже, — но если бы минусовая температура, наличие которой все-таки предполагают все эти табло, вдруг материализовалась, она застала бы нас в плавках и бикини.
