Линевской. Или появится стая русалок с голыми сиськами… По такой погоде нужно сидеть дома и не высовываться…»
А еще дико хочется есть. Живот подвело, и Стас вспомнил, что сегодня еще не ел. Позавтракать не успел… И не ужинал накануне, не обедал, вернее, перекусил в Нагорнике, но в себе еду не удержал.
– Здесь кормушки поблизости нет? – спросил Стас. – Жрать охота – никаких сил…
Хотел развить эту тему, но увидел выражение лица безопасника и осекся. Игорь был изумлен… нет – потрясен этим простым, можно сказать, совершенно бытовым и приземленным заявлением консула. Будто тот предложил взлететь к небу прямо вместе с мобилем.
– Что такое?
– Ну, у тебя и нервы, – с уважением в голосе произнес Геллер. – То есть пожрать решил? И на все остальное тебе наплевать?
– На что наплевать? – начиная закипать, спросил Стас.
– Он не знает, – сказал молчавший все это время оператор. – Он там, наверное, новостей не смотрел…
– Не смотрел? – поинтересовался Геллер.
– Не смотрел, а что?
– Ты монитор в багаж положил или с собой? – спросил Геллер оператора.
– С собой, – ответил тот, засопел, неудобно выгнувшись, чтобы достать сумку из-под сиденья. – Вот.
– Сейчас-сейчас… – пробормотал Геллер, настраивая что-то в мониторе. – Вот. Ярчайший образец того, как везет некоторым журналистам… А ведь на его месте мог оказаться я, если бы не поехал в Учком. И почти ничего не снял, кроме покойников, нашинкованных крупными кусками… Держи, господин консул. Там слева треугольничек, нажми.
Стас взял монитор, прикоснулся к значку на экране.
– У меня за спиной – новый цех по производству пищи, – провозгласил парень, стоящий перед приземистым сооружением. – Это уже третий пункт производства биопродуктов, открытый за лето. Городской Совет выполняет свои обещания по улучшению…
– Придурок, – прокомментировал Геллер. – Сколько с ним ни бьется редактор, все несет вот такой официоз. У меня за спиной – патрульная машина Службы Безопасности… У меня за спиной – горящий ларек…
Корреспондент исчез с экрана, зато пошла панорама собственно цеха, каких-то трубопроводов, людей в спецовках, деловито снующих среди баков, вентилей и сверкающих огоньками пультов.
– Это он вначале снял подводку с панорамкой… – пояснил Геллер. – А вот сейчас переходит к прямой трансляции. Комментарий за кадром – того же придурка. Хотя – везучего придурка, должен признать…
В зале, перед путаницей из пластиковых труб, стояли люди. Собственно, толпа присутствовавших четко делилась на две части – официальные лица, явившиеся на открытие по службе, и народ попроще, приглашенный для массовости или явившийся за бесплатной жратвой.
Голос за кадром объяснял, каких усилий требовало строительство, перечислял имена чиновников, участвующих в мероприятии, радостным тоном сообщил, что жители окрестных домов вот прямо сейчас вместе с чиновниками могут приступить к дегустации продукции цеха… Новые ароматизаторы, минеральные добавки, которые будут опробованы в этом цеху, а потом переданы во все остальные…
Господин в строгом черном, несмотря на жару, костюме подошел к рычагу ручного дозатора, потянул. В массивную пластиковую посудину потекла продукция цеха. Может, по своему аромату и содержанию минералов она и превосходило все, что выдали биореакторы до этого момента, но на вид подсохшие сопли оставались подсохшими соплями.
Подскочивший откуда-то сбоку мужичонка в белом комбинезоне вручил господину в черном нечто вроде черпачка. Сам встал рядом со стопкой пластиковых пиал в руках. Господин зачерпнул серо-зеленую жижу из судка и осторожно, чтобы не забрызгать свой костюм, стал наполнять пиалы, одну за другой. Наполненную посуду тут же выхватывали, вначале почетные гости, а потом и счастливые обитатели окрестностей. Но вкушать не начинали, ждали окончания процесса раздачи…
Наконец и сам господин в костюме отложил в сторону черпак, взял пиалу, ложку, повернулся к собравшимся и что-то сказал. Наверное, что-то вроде «на здоровье». И народ приступил к дегустации. Если на лицах простых горожан еще читалось некое удовлетворение – бесплатно, в конце концов, сам этот факт не мог не радовать вечно голодных людей, – то лицо господина в черном улыбку хоть и сохраняло, но какую-то неестественную.
Стас вспомнил запах кофе в приемной Городского Совета и понимающе кивнул. Чиновник, наверное, похлебку только на таких мероприятиях потребляет. А у себя в кабинете… И дома…
Вон как выражение лица изменилось… Вначале Стас решил, что чиновника просто тошнит, и успел подумать, что забавно будет, если его прямо в прямом эфире вывернет ароматизаторами и минеральными добавками.
Пиала выпала из руки чиновника, ударилась дном о бетонный пол, подпрыгнула, еда комком взлетела и упала назад, в пиалу. Лицо чиновника исказилось, чиновнику было больно, очень больно…
Что-то говорил корреспондент за кадром, изображение дергалось, словно оператора кто-то толкал, но Стас не обращал на это внимания, смотрел только на лицо чиновника.
Бледность. Капельки пота на коже. Широко открытые глаза. Судорога. Из приоткрытого рта, пузырясь, течет пена и непроглоченная еда. Стекает по подбородку, капает на шикарный костюм.
Чиновник попытался ослабить узел галстука, но скрюченные болью пальцы не справились. Камера продолжала снимать, не отвлекаясь ни на что другое… Только городской чиновник.
Кровь.
Теперь по лицу текла кровь.
Чиновник опустился на колени. Пальцы вцепились в галстук, словно это была петля, затягивающаяся петля. Лицо побагровело, вздулись вены на лбу и висках.
Тело завалилось набок, ноги в начищенных до зеркального блеска туфлях двигались, словно человек пытался идти. Бежать. Дернулись и замерли. Но тело все еще жило, боль не отпускала его, дергала за веревочки, словно марионетку. Руки, ноги…
Еще полминуты камера, не отрываясь, фиксировала агонию, прежде чем тело замерло. Только после этого камера медленно, словно нехотя, оторвалась от чиновника и обвела взглядом зал.
Несколько десятков тел – мертвых и умирающих. Мужчины и женщины. Официальные лица и массовка. На заднем плане метались живые, но никто даже не пытался помочь умирающим.
Геллер потянулся через плечо Стаса и взял монитор у него из рук.
– Классный материал, – сказал Аристарх. – Даже этот идиот испортить не смог. Хотя… Картинка вызывает брезгливость, отвращение, но никак не страх. Нет, по факту – да, люди испугались. Отрава в еде, что же теперь с нами будет? Кто виноват? Может, пойдем к Городскому Совету и потребуем? Бла-бла-бла… Но сама картинка… Мог получиться самодостаточный шедевр. Смерть крупным планом. Глаза в глаза…
– Сейчас кончишь, – буркнул Стас, не оборачиваясь. – Падальщик…
– Да пошел ты… – Геллер ничуть не обиделся, в голосе было даже нечто вроде веселья, радости, почти восторга. – Ты не понял… и никогда не поймешь. Жизнь человека – чушь, фикция, ерунда. Никого не интересует жизнь человека, его счастье и радости. Боль и смерть – вот что делает человека интересным. Боль, которую он испытывает, и смерть, поджидающая его каждую секунду… Он богат, он удачлив, но смерть-то все равно где-то рядом, смерть уже сидит в нем и только ждет повода, чтобы предъявить свои права…
– Пафосная чушь, – проронил Стас.
– Пафосная, да. Но не чушь. Не чушь. Ты знаешь, что неправильного в этом городе? Знаешь?
– Кроме тебя?
– Кроме меня. Что неправильного в этом долбаном городе и в его людях? Ты разве не почувствовал этого? Не понял? Ты же, как и я, – чужой здесь. Ты должен был уловить запах дерьма…
– Я сейчас его явственно чувствую, – сказал Стас. – А еще – слышу. Дерьмо попалось болтливое.
– Ах, как смешно! – восхитился Геллер. – Ты просто потрясаешь юмором и прожигаешь сарказмом насквозь! Бездна интеллекта! Что ты делал все эти два года? Где ты жил? На луне? На дне морском?
