какое-то необычное веселье. Так что же говорил Нострадамус?
— Сударыня, — ответил г-н де Дама?, — он предсказывал нам судьбу.
— Приведите же его ко мне! — воскликнула герцогиня. — Пусть погадает и мне, это ведь так любопытно!
— Я весь к услугам вашего высочества, — учтиво откликнулся астролог.
Вокруг него и герцогини тотчас сгрудилось множество кавалеров и дам, любопытствовавших узнать, как Нострадамус выпутается на этот раз. До сих пор он позволял себе насмехаться и смешить, здесь же пол и ранг герцогини лишали его этой возможности, и каждый спрашивал себя, каким образом этот едкий ум будет противостоять собственной учтивости.
Однако и выражение лица астролога, и тон его речи сразу приобрели серьезность, стали почти торжественными.
— Сударыня, — отвечал он, — я рассказывал этим господам исключительно о том, что принадлежит истории. Лишь в ней мои познания сколько-нибудь существенны, однако ваше королевское высочество не менее меня осведомлены о делах былого. Вам вздумалось поиграть с очаровательным именем и жестоким роком Марии Стюарт. Теперь, сударыня, вы Мария Стюарт. Что к этому прибавить? Если я скажу вашему королевскому высочеству, что теперешнее празднество обручения — лишь прелюдия к длинной цепочке бедствий, что Марии Стюарт суждено не долго оставаться на доброй земле Франции, ибо вскоре королеве предстоит пересечь океан и более сюда не возвращаться, — я лишь напомню вашему высочеству то, что вам известно и так.
После этих слов мучительное замешательство проступило на многих лицах.
Герцогиня Беррийская принадлежала к семейству, которому было не привыкать к жизни в изгнании, и потому подобное сближение ее собственного будущего с прошлым той, в чей костюм она облачилась, не могло не задеть ее весьма чувствительно. Конечно, она попыталась рассмеяться. Однако тон провидца поразил ее и всех прочих ледяной мрачностью, и ей стоило немалых усилий побороть себя.
— Да, не слишком веселые предсказания, — с напускной непринужденностью проговорила она. — Но, быть может, по отношению к моему жениху они не будут столь же мрачными?
— Вас интересует герцог Шартрский, то есть, прошу меня извинить, господин дофин? — спросил астролог.
Юный принц весело протянул ему руку.
— Однако, Нострадамус, прошу, не заставляй меня рано умирать только потому, что на мне костюм Франциска Второго, — улыбаясь, попросил он. — Брр! Сгинуть от отвратительной дырки в голове, несмотря на все ухищрения твоего друга Амбруаза Паре! Ну, если это случится на поле сражения — против подобного предсказания я ничего не имею.
— Я не вопрошаю смерть, — сказал астролог. — Меня интересует только жизнь. И не похваляюсь, что предугадываю, — я знаю. Так вот, монсеньер, я повторю вам то же, что я сказал мадам: поглядите на свой костюм. Так же как она Мария Стюарт, вы — дофин. Вы ли избрали эту роль или она выбрала вас — не существенно. Важно, что вам суждено ее исполнить. Итак, монсеньер, вашему наряду известно, что я говорю с наследником французской короны.
— Ох, до этого наследства мне так далеко! — беззаботно усмехнулся старший сын герцога Орлеанского. — И да ниспошлет Господь долгую жизнь всем троим возлюбленным моим кузенам!
— Я говорю о прямом наследнике короны: о старшем сыне короля, — с высокомерной настойчивостью упорствовал Нострадамус.
Какая-то тень пробежала по лицу герцогини Беррийской. Пусть предсказание астролога — ничтожный пустяк, маскарадная шутка, однако его слова затронули то, что занимало герцогиню в самых ее тайных помыслах. Негласная оппозиция герцога Орлеанского политике Реставрации не раз приводила в трепет старшую ветвь Бурбонов, и нередко завсегдатаи Тюильри проявляли подозрительность к Пале-Роялю.
Герцогине Беррийской тотчас захотелось выкинуть из головы весь этот тревожащий сердце вздор и подурачить того, кто и сам, по сути, мог оказаться простым обманщиком.
— Пока мне дважды отвечал не прорицатель, а всего лишь его костюм. Теперь же черед самого Нострадамуса. Вот, например, господин прусский посол, прибывший к нам лишь несколько дней назад. Уж он-то присутствует здесь под собственным именем и представляет только самого себя.
С видом сообщницы она милостиво улыбнулась послу и продолжала:
— Итак, способен ли подлинный Нострадамус открыть нам не будущее — его может выдумать всякий и уснастить любыми подробностями, — но прошлое господина посла? Разумеется, мы бы желали исключить то, что могло бы кого-либо компрометировать, и по каждому такому случаю Нострадамусу надлежит предварительно испросить позволения у господина посла.
Тот, выбравший себе место вблизи эстрады, вероятно, для того чтобы держаться поблизости от астролога, вежливо поклонился.
Нострадамус внимательно поглядел на него.
— Увы, сударыня, — неторопливо, с расстановкой проговорил он. — Мне недостанет жестокости напоминать господину графу Юлиусу фон Эбербаху о чудовищных мучениях, каким он подвергнулся в прошлом. Каким бы я ни был магом, в чем подозревает меня ваше королевское высочество, я бы не мог, да и не хотел бы вызывать рои призраков из бездны.
— Довольно, сударь! — побледнев, воскликнул Юлиус.
— Вот видите, сударыня, — обернулся к герцогине астролог. — Продолжать мне запрещает сам господин граф, так что молчание никоим образом не посрамит моих познаний.
Герцогине не удалось скрыть разочарования. Невольно задетая двумя предыдущими предсказаниями Нострадамуса ей и герцогу Шартрскому, она очень хотела бы захватить его врасплох и уличить во лжи. Однако внезапное замешательство прусского посла доказывало, что ясновидец коснулся какой-то страшной тайны, и суеверное опасение, свойственное всякому женскому сердцу, подвигло ее к мысли, что тот, кто так ясно пронзает взглядом мрак прошлого, вполне может быть наделен способностью рассеивать туман будущего.
Тем не менее она вторично попыталась подвергнуть его дар испытанию.
— Послушайте, — начала она, — неужели вы, великий провидец уже свершившихся деяний, можете полагать, что вполне меня уверили? Господин прусский посол — лицо известное, а те, кто по положению возвышаются над толпой, всегда на виду. Не надо быть великим кудесником, чтобы разузнать о том, что он сделался жертвою какого-то необычного происшествия. Всякий может выяснить, что стряслось с графом фон Эбербахом. Вам известно его лицо, и вы рассказываете о его жизни. Чтобы я поверила в ваши астрологические способности, вам надобно угадать нечто о том, кого никто здесь не знает, да и вы сами не видели.
— Но, сударыня, — возразил Нострадамус, — в столь блистательном обществе трудновато отыскать кого-либо, кто никому не известен.
— Здесь есть одна особа, чей чудный голос только что всех заинтриговал. Угодно вам, чтобы я за ней послала?
— О да! — с неожиданной дрожью в голосе ответил Нострадамус.
— О да! — невольно вырвалось у Юлиуса.
— Только при одном условии, — прибавила герцогиня Беррийская. — Хотя эта дама во Франции никому не известна, но вы во время своих странствий могли где-нибудь ее видеть. А потому она явится в маске. Чародея, без всякого затруднения пронизывающего взглядом непреодолимые стены будущего, вряд ли смутит лоскуток атласа.
— В маске ли, без маски, пусть только явится сюда! — почти перебил ее Нострадамус.
Герцогиня сделала знак одному из распорядителей торжества, тот исчез и через минуту возвратился, ведя певицу.
Ее лицо скрывала маска.
Это была великолепно сложенная, хрупкая и очаровательная женщина. Венецианское домино прекрасно гармонировало с ее подбородком и смуглой шеей, вызолоченными скорее всего солнцем Италии. Высокая прямая шея горделиво несла густейшую копну темно-каштановых волос, среди которых виднелось несколько белокурых прядей.
Почему при виде этой женщины и астролог и Юлиус разом почувствовали, как у них сжалось сердце,
