— Ага, точно. Что-то в этом роде. Но для чего отдавать им Санта-Кьяру? Это может отразиться на цене на землю.
— Вряд ли. Ей здесь принадлежит вся земля. И скажите, ради Бога, сколько ей нужно особняков?
— Ладно. Но зачем ей понадобилось набивать Санта-Кьяру иностранными доходягами?
— Это же Мадам!
Все закивали — словно это, уж конечно, было самым разумным объяснением.
Секунду назад пианист заметил ее в окне спальни. Слухам о том, что происходило там, не было числа. Если хотя бы половина из них соответствует истине, то она — настоящая шлюха. Правда, по виду никогда не скажешь: рядом с ней и монахиня выглядела бы вульгарной девкой.
Вокруг бассейна работали три бара, но пока лишь проголодавшиеся начинали стекаться к столикам. Все гости принадлежали к элите южной Калифорнии: политики, адвокаты, киноактеры, бизнесмены самого разного пошиба. В основном нувориши, еще не привыкшие к деньгам. Но даже самые неотесанные из них никогда не осмелились бы заикнуться при хозяйке об источниках ее собственного, несопоставимо большего богатства. Это было равносильно общественному смертному приговору — напомнить о другой женщине, с которой жил покойный Элмер Крэйтон.
Пианист слышал, как они судачили о Крэйтоне своими хорошо поставленными голосами.
— Я полагаю, это Элмер научил Мадам всему, что она знает, так что теперь он имеет право быть увековеченным.
— Вы так думаете? А я считаю, она в любом случае сделала бы это. Посмотрите, как она выжила жену Элмера. Вот только что она была и — испарилась.
— Дело в том, что они обе были нужны Элмеру, каждая на своем месте.
— Точно. Жена — чтобы готовить и собирать предметы искусства, Мадам — чтобы трахать его и подводить баланс счетов.
— Ему повезло.
— Им всем повезло. Для них обеих в конце концов все сложилось удачно.
— Особенно для Мадам. Я слышал, она вложила полмиллиона в платину. Мой бухгалтер считает, я должен влезть туда сейчас, пока цены еще не поднялись…
Пианист знал, что в ожидании Мадам они будут продолжать гадать о том, что она делает со своими деньгами. Сколько ей нужно личных самолетов? По последним подсчетам, у нее было три, включая усовершенствованный «Боинг-747», на котором она летала в Калифорнию. Или яхт — она уже владела бо?льшим количеством яхт, чем было кораблей во флоте некоторых государств. Но все равно оставались миллиарды. Что же она делала с ними? Но Мадам держала все в полной тайне.
Он принялся за последнюю мелодию из ее списка — знак гостям, что она вот-вот появится. Закончив, он встал, чтобы принять вежливые аплодисменты, а потом, как и все остальные, повернулся к белой мраморной лестнице, спускавшейся от дома к бассейну.
Французские двери на верхней веранде распахнулись, и появилась Мадам. Подошла к верхней ступеньке и остановилась. Новые аплодисменты, громче и дружнее, чем предназначенные пианисту, прокатились внизу, возле бассейна. Пианист, тоже аплодируя, цинично улыбнулся: никто лучше этих ребят не умел вилять хвостом.
Мадам стояла молча и неподвижно — ее обычная манера встречи их обычного приветствия. Шею ее скрывал шифоновый шарф; умело нанесенная косметика делала лицо гладким, без единой морщинки. Блуза с длинными рукавами и брюки, заправленные в высокие сапожки, ловко скрывали фигуру. Она выглядела такой же начисто лишенной возраста, как и все женщины, впившиеся в нее глазами, в которых она легко читала зависть, а в мужских — восхищение. Ее же глаза скрывали темные очки.
Двери веранды закрылись, и Пьер, которого она выбрала на вечер в качестве сопровождающего, вышел и встал не совсем рядом с ней, а на полшага позади. Так она напоминала ему о его положении, а себе — о том, что никто и никогда не сможет заменить ее потери.
— Ты видишь его? — спросила она, не поворачивая головы; ее глаза продолжали изучать лица. В сумерках трудно было разглядеть, кто стоял по другую сторону бассейна.
— Не уверен. Но тот мужчина возле буфетных столиков похож на немецкого банкира, — быстро отреагировал Пьер.
Она вздохнула.
— Это губернатор штата. И он весьма далек от французских виноделов.
Она вовсе не упрекала Пьера, нет. Дитера Фогеля лишь недавно сделали новым президентом немецкого Бундесбанка — это был первый восточный немец, занявший самый важный пост в финансовом мире. Его назначение рассматривалось как настойчивое стремление объединенной Германии покончить с недавним прошлым, а заодно использовать опыт Фогеля, чтобы стать наиболее значительным кредитором перестройки старой советской империи. Она знала, что многих из ее гостей это беспокоило. Ее — нет. В назначении Фогеля она видела еще одну блестящую возможность, которая, несомненно потребует осторожного подхода, но в конечном счете принесет огромную выгоду Организации. Когда она услышала, что банкир направляет послание ежегодному симпозиуму Всемирного Банка в Лос-Анджелесе о том, как следует реструктурировать коммунистический долг, она немедленно прилетела сюда и пригласила его в качестве почетного гостя на прием. Пьер лично отвез приглашение в номер отеля, где остановился Фогель.
— Точно ли помощник сказал, что у Фогеля нет более ранних приглашений, от которых нельзя отказаться? — спросила Мадам.
— Точно.
— Тогда узнай, где он, — приказала она таким резким тоном, какого он никогда раньше не слышал. Спиной она чувствовала, что Пьер колеблется. — Чего ты ждешь?
— Вам понадобится сопровождающий — чтобы там, внизу, отсекать всяких зануд.
— Пусть Дирк придет сюда. Срочно узнай, где Фогель.
Он сказал, что узнает, и бросил на нее взгляд, в котором сквозила легкая обида таким обращением.
Пианист засек понимающие взгляды, которыми обменялись все еще аплодировавшие гости. О ссорах Мадам со своими мальчиками ходили легенды. Секундой позже место позади нее занял другой красивый молодой человек. Дирк был точной копией Пьера — вплоть до золотой ленты вместо хлястика на смокинге.
— Тебе известно, что ты должен делать, Дирк? — спросила она. Это был его первый выход.
— Абсолютно.
— Постарайся не употреблять этого слова, иначе будешь слишком похож на англичанина для некоторых моих гостей.
— Простите, Мадам.
Глядя на балкон, она начала спускаться по лестнице в сопровождении Дирка. Пианист упоенно заиграл оживленную версию неаполитанской любовной песенки, закончив ее мощным аккордом в тот самый момент, когда Мадам ступила на площадку перед бассейном. Больше он не станет играть, пока она не подаст знак, что уходит.
Она позволила Дирку вести себя от одной группы гостей к другой. После повторных представлений она внимательно прислушивалась к разговорам, порой улыбаясь и потягивая минеральную воду, которую только и пила на приемах. Один раз, когда Дирк потянулся ко второму коктейлю на подносе проходящего мимо официанта, ей стоило бросить лишь мимолетный взгляд на него, чтобы он передумал.
Мадам находила словечко для каждого.
— Марсель, у Кристи выставляют несколько неплохих вещей на следующей неделе. — Это коротенькому человеку с желтоватой болезненной кожей. Тот осклабился улыбкой хищного зверя.
— Не думаю, что вам стоит воспитывать Жиля в Англии, Эмма. Система образования там трещит по всем швам. — Это женщине средних лет, упакованной в драгоценности, но все равно умудрявшейся выглядеть безвкусной неряхой. Та благодарно кивнула.
— Благодарю за подсказку насчет ирландской воды в бутылках, Джон. Она определенно лучше французской, та просто как из болота. — Это высокому узкогрудому мужчине с конским хвостиком, как у режиссера-киношника. Он улыбнулся, довольный, что сумел оказать услугу.
