успеха благодаря той самой стремительности, с которой была создана.
О таком неожиданном обороте дела стало известно в совершающей отход орде. Чингисхан остановил движение в ожидании более подробного доклада от шпионов и следовавших за ним военачальников.
Как только хану все стало ясно, он сразу начал действовать.
Самый боеспособный тумен он направил на юг к Желтой реке с приказом преследовать отступающего императора.
Была зима, но монголы быстро продвигались вперед, вынуждая властителя Цзинь отступать через реку во владения своего старого врага – в царство Сун. Даже там монголы преследовали его, пробираясь меж покрытых снегом гор, перебираясь через ущелья, используя для этого запасные копья и ветви деревьев, связывая их вместе цепями. В самом деле, эта дивизия так далеко проникла на вражескую территорию, что была оторвана от основной орды, но продолжала преследовать беглеца-императора, который обратился за помощью в императорский двор Сун. Гонцы, посланные ханом, отозвали блуждающий тумен, который каким-то образом выбрался, сделав большой крюк вокруг городов царства Сун и форсировав со всей осторожностью Желтую реку по льду.
Джебе-ноян прискакал галопом обратно в Гоби, чтобы успокоить вождей дома.
Чингисхан отправил Субедея для ознакомления с ситуацией. Этот орхон на несколько месяцев исчез из поля его зрения, направляя хану лишь обычные донесения о состоянии своих лошадей. По-видимому, он не обнаружил в Северном Китае ничего стоящего для доклада, потому что вернулся в орду, привезя с собой свидетельство о подчинении Кореи. Предоставленный самому себе, он действовал без лишнего шума и обогнул залив Ляодун, чтобы изучить новую страну. Эта его склонность к путешествиям при получении права на самостоятельные действия в дальнейшем обернулась бедствием для Европы.
Сам же хан с основной армией оставался у Великой стены. Ему уже было пятьдесят пять, родился его внук Хубилай в задних помещениях павильонов, а не в традиционной для Гоби войлочной юрте. Его сыновья были уже взрослыми людьми, но в этой критической ситуации он предоставил командовать своими туменами орхонам, испытанным в боях военачальникам, людям, не поступавшим опрометчиво. Благодаря этим качествам их потомки не знали нужды и лишений. Чингисхан научил Джебе-нояна управлять конными дивизиями (туменами) и проверил, как действует ветеран Мухули. Таким образом, Чингисхан мог оставаться наблюдателем падения Китая, сидя в своих шатрах и выслушивая донесения гонцов, которые скакали к нему галопом, не делая остановок для еды или сна.
Мухули с помощью ляодунского принца Мин-аня вел наступление на Яньцзинь. С силами не более чем в 5 тысяч всадников он изменил направление движения, повернув на восток, набирая по пути в свое войско множество китайских дезертиров и воинов из бродячих банд. Субедей, находившийся на одном из его флангов, разбил лагерь перед внешними стенами Яньцзиня. Имея достаточное количество людей, чтобы успешно выдержать осаду, и необходимый запас оружия и всех атрибутов войны, китайцы тем не менее были слишком дезорганизованы, чтобы выстоять. Когда бои завязались на окраинах, некоторые цзиньские генералы дезертировали. Женщины двора императора, которых он упрашивал уехать с ним, задержались и теперь остались одни в темноте. Начался грабеж на торговых улицах, и несчастные женщины беспомощно бродили среди групп кричащих и напуганных солдат. Затем в различных частях города вспыхнул пожар. Во дворце можно было видеть евнухов и рабов, снующих по коридорам с грудами золотых и серебряных украшений в руках. Зал приемов опустел, а стражники покинули свои посты, чтобы присоединиться к грабителям. Ван-Янь, генерал императорских кровей и один из командующих войсками, незадолго до этого получил указ от уехавшего императора. В нем объявлялась амнистия всем преступникам и заключенным в Китае и говорилось об увеличении жалованья солдатам. Отчаянная и бесполезная мера. Она совсем не помогла осажденным. В безвыходной ситуации командующий войсками генерал приготовился к смерти, как того требовал обычай. Он удалился в свои покои и написал петицию императору, в которой признавал себя виновным и достойным смерти, поскольку не смог защитить Яньцзинь.
Это, так сказать, прощальное послание он написал на отвороте своего халата. Затем он позвал слуг и разделил между ними всю свою одежду и богатства. Приказав одному из своих приближенных приготовить чашу с ядом, он продолжал писать.
Затем Ван-Янь попросил своего друга оставить его и выпил яд. Яньцзинь был в огне, и монголы прискакали и учинили расправу над его беззащитными жителями.
Педантичный Мухули, не обращая внимания на проходящих мимо представителей династии, занялся собиранием и отправкой хану захваченных в городе ценных вещей и военного снаряжения.
Среди пленных офицеров, отосланных к хану, оказался и принц из Ляодуна, который служил китайцам. Он был высок и с бородой до талии, и внимание хана привлек его сильный звучный голос. Он спросил, как зовут пленного, и узнал, что его имя Елюй Чуцай.
– Почему ты служишь династии, являющейся старым врагом твоей семьи? – спросил его Чингисхан.
– Мой отец был слугой у Цзинь, да и другие члены семьи тоже, – отвечал молодой принц. – Не подобало бы мне поступать иначе.
Ответ понравился монголу.
– Ты верно служил своему бывшему господину, так что сможешь послужить и мне. Будь одним из моих приближенных.
Некоторых других, предавших династию, он повелел казнить, полагая, что на них нельзя положиться. Именно Елюй Чуцай говорил позднее Чингисхану: «Ты завоевал большую империю, сидя в седле. Ты не сможешь управлять ею подобным же образом».
Понимал ли победоносный монгол справедливость этих слов, или же он сознавал, что в просвещенных китайцах он приобрел столь же важные инструменты, как и механизмы, способные метать камни и огонь, но он позволял давать себе советы. Он назначил губернаторов в покоренные области Китая из числа людей Ляодуна.
Должно быть, он отдавал себе отчет в том, что плодородная, возделанная людьми земля не может быть превращена в голую, пригодную лишь для пастбищ равнину, как того желали монголы. К коммерческим способностям китайцев, к их философии, к их иерархии в отношении рабов и женщин он, несомненно, относился с полным презрением. Но он восхищался мужеством горожан, взявших в руки оружие после бегства их господина, и в отваге и мудрости этих людей он увидел кое-что полезное для себя самого. Елюй Чуцай, например, знал названия звезд и мог определять, что они предвещают.
Когда Чингисхан вместе с ним возвращался в Каракорум с сокровищами из разных городов, он взял с собой также литераторов из Китая. Военное руководство в своих новых провинциях и окончательное завоевание царства Сун он перепоручил Мухули, похвалив его публично за заслуги и вручив ему знамя, украшенное девятью белыми хвостами яка.
«В этом регионе, – объяснял он своим монголам, – команды Мухули следует исполнять как мои собственные команды».
Не было более высокой обязанности, которая могла бы быть возложена на этого ветерана. И Чингисхан, как всегда, был верен соглашению. Мухули был оставлен полным хозяином с частью подчиненной ему орды в новом владении.
Почему монгольский хан предпринял такой шаг, можно только гадать. Он хотел вернуться, чтобы укрепить свои западные границы, в этом нет сомнения. Должно быть, он хорошо понимал, что подчинение всего Китая заняло бы много лет. Но нельзя отрицать, что его интерес к чужой стране угас после этой победы.
Глава 11
Каракорум
В отличие от других завоевателей Чингисхан не остался жить в самой богатой области своего нового владения – в Китае. После того как на пути домой он миновал Великую стену после падения Цзинь, он не стал возвращаться в Китай. Он оставил там правителем Мухули и поспешил назад на бесплодные плато, которые принадлежали ему от рождения.
Здесь у него была ставка. Из городов пустыни он выбрал Каракорум, Черные Пески, в качестве главной ордынской ставки.
И тут у него было все, чего только мог пожелать кочевник. Странный город Каракорум, мегаполис пустыни. Обдуваемый ветрами и засыпаемый песками. Жилища из высушенного ила и соломы, разбросанные в беспорядке. Вокруг них – черные купола войлочных юрт.
