фотографу.
Когда он вернулся к ручью, в кармане у него была булка для уток. Он бросал кусочки голодным птицам, когда его окликнул приятный голос с веранды хижины номер один. Ханна приглашала на стаканчик чаю со льдом. Хотя он и выпил много кофе, Квиллер все же принял приглашение.
— О, я так чудесно провела вчера время, Квилл! Вы такой любезный хозяин. — На столе лежала недоконченная головоломка, где не хватало нескольких кусочков. — Сегодня днём здесь был Дэнни. Я должна рассказать вам, Квилл… Утром я зашла в соседнюю хижину и сказала Мардж, что скучаю по внуку и хотела бы, чтобы Дэнни заходил ко мне ненадолго каждый день; мы будем с ним играть, я стану рассказывать ему истории. Она поколебалась, а потом согласилась. Итак, сегодня он пришёл, и мы чудесно провели время. Мы разучивали смешную песенку, и я впервые увидела, как этот малыш смеется. Потом я учила его говорить «пожалуйста» и «спасибо». Он не получил никакого воспитания и определённо не знает, что такое нормальная семейная жизнь. И у него всего одна белая застиранная футболка. Я дала ему футболку, которую оставил мой внук, — синюю, с карманом, и он пришёл в такой восторг от этого кармана! У него никогда не было футболки с карманом.
— Простите, что меняю тему, Ханна, но что это за кольцо у вас на безымянном пальце левой руки?
Покраснев, она ответила:
— Вы не знакомы с дирижером нашего хора, не так ли? Мы как будто заинтересовались друг другом… Он вдовец… А сегодня он пригласил меня на ланч и преподнёс мне это!
— Прекрасно! Наилучшие пожелания вам обоим.
— И он попросил меня кое-что у вас спросить. Он хочет сочинить комическую оперу — что-то вроде пародии на Гилберта и Салливана — и интересуется, не хотите ли вы написать либретто.
Квиллер поднялся, собираясь уходить.
— Только если Коко будет петь там главную партию.
Направляясь домой по тропинке вдоль ручья и приближаясь к третьей хижине, он заметил, что «лендровера» Андерхиллов нет на стоянке. Может, Дойл повёз Венди куда-нибудь, чтобы отпраздновать предложение Фонда К.? Но нет, он ошибся: вот она — несётся с веранды.
— О, Квилл! Огромное вам спасибо за то, что вы сделали! Дойл поехал в Центр искусств, чтобы заняться проявкой. Нужно так много сделать!
— Не благодарите меня, — возразил он. — Фотоальбом — всего лишь хорошая идея, которую уже давно пора воплотить в жизнь.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Усики щекотали ему нос, а мягкая лапка поглаживала веко — быстро, тихонько и неотвязно. Квиллер резко проснулся во вторник утром, когда два пушистых создания спрыгнули с его койки и направились на кухню. Бесцеремонно разбуженный, он, однако, проснулся в хорошем настроении — всё ещё пребывал в эйфории после успехов понедельника, всё ещё разделял радостное волнение двух молодых фотографов по поводу публикации их первой книги. Он вспомнил свой собственный первый опус. Та книга называлась «Город преступлений». Она была теперь совсем забыта, и Квиллеру посчастливилось раздобыть единственный экземпляр благодаря покойному Эддингтону Смиту.
Ему вдруг пришло в голову, что фотографии Дойла будут проигрывать превосходным пейзажам Буши. Конечно, они рискуют. Сова — всего лишь сова. В олене всегда есть какое-то благородство, а скунс всегда комичен. Его мысли прервал звонок поверенного.
— Я договорился с ребятами из Фонда К. в Чикаго, но встреча назначена не на среду, а на четверг.
— Хорошо. У Дойла будет лишний день на подготовку образцов.
— Ты напишешь предисловие к альбому, Квилл?
— Непременно. И подписи под фотографиями тоже. — Если снимкам Дойла не хватит оригинальности, это можно компенсировать словами.
Квиллер вынес машинку на застекленную веранду, чтобы поработать над вторничной колонкой, а Коко уселся рядом, наблюдая за ним. И вдруг какой-то звук или запах заставил кота резко повернуть голову на юг: приближается нарушитель границ частного владения!
Это была Венди, которая несла белую коробку из пекарни.
— Входите, — пригласил Квиллер. — Что это вы так осторожно несёте? Коко подумал, что у вас там бомба.
— Дойл уехал в Центр искусств, а мы с Ханной съездили в Фишпорт за сладкими булочками, которые вы любите. Их можно держать в морозилке. Это небольшой знак признательности за всё, что вы сделали. — Глаза у Венди горели, она захлебывалась от восторга. — Знаете, Квилл, я так волновалась из-за Дойла, что была не в состоянии работать над своей семейной хроникой. Но теперь ко мне снова пришло вдохновение.
— Вы никогда не рассказывали, каким образом вдохновение посетило вас впервые. Вы сказали, что это был какой-то драматический эпизод. — Квиллер почуял материал, которым можно будет заполнить пустое пространство на второй полосе, эту ненасытную прорву. — Мне бы хотелось записать ваш рассказ, если позволите.
Диктофон поставили на стол, и Квиллер сделал запись, которая впоследствии стала колонкой во «Всякой всячине».
Я не могла себе представить, как хожу по разным учреждениям округа, выясняя даты рождений, смертей и бракосочетаний. Но я любила истории, которые рассказывала моя двоюродная бабушка о нашей семье — вплоть до тысяча восьмисотого года. Когда она умерла, после неё остался сундук с личной перепиской, который не был нужен никому из родственников, так что его забрала моя мама и отнесла на чердак.
Однажды мы с мужем ехали на машине по сельской местности в Огайо и оказались на перекрёстке дорог, где сносили ферму, чтобы очистить место под строительство. На столбе висела надпись: здесь должны были построить автозаправочную станцию, две забегаловки фаст фуд, автоматическую прачечную и видеосалон. Надворные строения уже снесли и теперь занимались самим фермерским домом — это было большое некрасивое двухэтажное здание в колониальном стиле. Дверь парадного входа уже сняли, окна лишились переплётов. Что-то заставило меня вскрикнуть: «Стоп! Стоп!» Я кричала не рабочим, а мужу, чтобы он остановил машину.
Мы припарковались у обочины, и я увидела душераздирающее зрелище. К дому подогнали мусоровоз и принялись бросать в него из верхнего окна всякий домашний скарб: одежду, шляпы, обувь, нижнее бельё, чулки, косметику, щётки для волос, фотографии в рамках, книги, полотенца, постельное бельё, лампы, маленький радиоприёмник и… коробку для шляп! Крышка с неё упала, из картонки вылетели сотни писем. Ветерок разметал их по земле.
Я старалась сдерживать слезы, но при виде этих писем, валявшихся в грязи, разрыдалась. Дойл подумал, что я сошла с ума. Не знаю, кто там жил, носил эту одежду, читал эти книги, хранил эти письма, но я выплакала все глаза.
Вот тогда-то я и занялась сундуком моей двоюродной бабушки, набитым корреспонденцией. Я читаю
