оказались все: Hewlett-Packard получила свое слияние, Deutsche Bank — гонорар, а Комиссия по ценным бумагам и биржам — штраф. Все, кроме бенефициаров трастов, которыми управлял Deutsche Bank, поправший свои обязательства доверительного собственника. Почему? Как это могло случиться? Дело не в том, что законы плохи, — в законе все однозначно и недвусмысленно. Главная проблема в том, что очень многие люди на ключевых постах приняли экономический взгляд на мир, допускающий, что можно умышленно нарушить закон, заплатить штраф, и все будет в порядке. Это влечет за собой ликвидацию института фидуциарной ответственности как действующего законного средства сдерживания, создавая условия, позволяющие с легкостью пренебречь своим долгом.
Повсеместное применение при принятии решений подхода, ориентированного на корпоративные и экономические интересы, приводит к тому, что даже опытным чиновникам недостает слов, чтобы обсуждать альтернативы вне существующей системы. Посмотрите, что был вынужден сказать о корпоративном управлении тогдашний председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен, выступая 26 марта 2002 года в Школе бизнеса Леонарда Стерна Нью-Йоркского университета: «После тщательного и пристрастного анализа, после многочисленных слушаний в конгрессе можно сказать, что нынешняя парадигма корпоративного управления с ее главенством генерального директора, по всей вероятности, будет, при всех ее недостатках, по-прежнему рассматриваться как наиболее жизнеспособная форма корпоративного управления в современном мире. Единственная надежная альтернатива — чтобы крупные, прежде всего институциональные, инвесторы осуществляли гораздо больше контроля над корпорациями, чем они, похоже, сегодня хотят».
Гринспен принимает за данность неучастие доверительных собственников в управлении корпорациями, ни на секунду не задумываясь о том, что закон требует от них обратного. Его трудно за это винить. Там, где слышат только язык экономики, понятия фидуциара и доверительного собственника не существуют. Но, разумеется, не стоит приписывать только лишь языку те перемены в отношении правительства к Большому бизнесу, которые мы наблюдаем. Корпократия нуждалась в «своем человеке» в системе, который бы освещал и указывал путь. Таким человеком стал Льюис Пауэлл.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
КРЕСТНЫЙ ОTEЦ
Корпорация — зверь странный и древний. Кланы, племена, средневековые гильдии — все они основывались на принципе, согласно которому коллективное образование может рассматриваться как единое целое. В Средние века церковь и университеты получали от государства — точнее говоря, от суверена — определенные политические и хозяйственные полномочия, правовую защиту и привилегии (прообраз защиты и привилегий, которыми сегодня пользуются корпорации). Северная Америка, по сути, была заселена благодаря корпорациям: Лондонская Виргинская компания в Джеймстауне, Компания Массачусетского залива в Новой Англии, Компания Гудзонова залива, контролировавшая большую часть современной Канады, — все они были корпорациями.
Как и современные предпринимательские корпорации, эти организации объединяли в общий фонд средства отдельных людей для того, чтобы добиться целей, которых в одиночку не мог бы добиться никто. На объединенный капитал покупались суда, строились фактории, сбивалась цена на меха, оплачивались кремневые ружья для защиты торговых агентов в зачастую враждебном Новом Свете. Одалживая свои деньги корпорации и соглашаясь разделить риск предприятия — корабли могли пойти ко дну, индейцы могли разграбить и сжечь фактории, — инвесторы с полным правом рассчитывали на справедливую отдачу от вложенных средств, совсем как современные акционеры.
Возможно, самое большое отличие между концепциями старой и новой корпорации состоит в том, что образованный англичанин середины XVIII века понимал, что государство даровало корпорации правовую защиту и привилегии в расчете, что она будет не только производить прибыль, но и приносить пользу обществу. Финансируя и выстраивая торговую инфраструктуру (в том числе и рынки рабов), корпорации вырастили систему меркантилизма, которая помогла елизаветинской и постъелизаветинской Англии неслыханно разбогатеть. Осваивая новые земли и таким образом открывая Америку к западу от Аппалачей для заселения, они в геометрической прогрессии увеличивали объемы инвестиций Англии в ее заморские колонии. Короче говоря, когда корпорации преуспевали и действовали добросовестно, никто не оставался в проигрыше.
Первые корпорации, возникшие в колониях Северной Америки, впоследствии ставших штатами, также соблюдали баланс между получением прибыли и предоставлением общественных услуг. Водопроводные и газовые компании, железные дороги, верфи рассчитывали заработать деньги для инвесторов, обеспечивая насущные потребности населения и содействуя развитию торговли. Известно, впрочем, что корпорации по- разному ведут себя в зависимости от обстоятельств и культурных норм. (Современная Россия, например, приостановила приватизационную лихорадку и усилила госконтроль, а китайцы стали вводить партийные кадры в руководство своих крупнейших корпораций.) Приспосабливались корпорации и в Америке, но делали это по-своему, потому что здесь свои порядки.
Прежде всего, на них лежала тень колониального прошлого. Они были инструментами британской короны — а это плохая рекомендация после Американской революции. Кроме того, европейские корпорации шли по пути, который вызывал у Томаса Джефферсона, Эндрю Джексона и их преемников интуитивное недоверие. Проблема стала очевидной, когда Джексон взялся за Второй банк Соединенных Штатов, получивший лицензию конгресса в 1816 году. В 1829 году он объявил, что намерен отозвать у него лицензию на эмиссию бумажных денег. Джексон запретил Министерству финансов размещать государственные средства в этом банке, после чего конгресс перестал заниматься регистрацией и созданием корпораций. Это право перешло к властям штатов, на чьей территории они расположены. (Впрочем, были редкие исключения: относительно недавно созданная Национальная железнодорожная пассажирская корпорация Amtrak, которая должна развивать пассажирское железнодорожное сообщение, и U.S. Postal Service, государственная почтовая служба США, призванная сделать почтовую систему менее убыточной.)
Местный контроль (прерогатива, ревностно охраняемая властями штатов и местными ассоциациями адвокатов, члены которых зарабатывают солидные суммы на оформлении регистраций) — это первое, что отличает американскую корпорацию от всех других корпораций в мире. Второе отличие — структура собственности. Только в США и Великобритании владение крупнейшими публичными компаниями распределяется таким образом, что у групп собственников, как правило, нет достаточно большого пакета акций, чтобы контролировать бизнес. У предприятия с миллионом акционеров в конечном счете нет настоящего владельца.
Кроме того, американским корпорациям, как правило, не нужно конкурировать с собственным правительством. Притом что правительству они необходимы для увеличения благосостояния страны, создания рабочих мест и товаров для населения, в ключевых отраслях экономики США никогда не было государственных предприятий. Есть, правда, единичные исключения, причем деятельность таких компаний вызывает неоднозначные оценки — Tennessee Valley Authority[12], United States Synthetic Fuels Corporation[13] и Fannie Mae[14]. (O United States Synthetic Fuels Corporation я говорю с полной ответственностью, потому что был одним из ее директоров-учредителей.) В других странах главенство государства над бизнесом не оспаривается, даже в Великобритании, где в середине 1980-х провели приватизацию компаний ряда отраслей (угольная промышленность, энергетика, железнодорожный транспорт), до того принадлежавших государству.
И хотя в соответствии с принятым в 1887 году законом федеральное правительство должно было контролировать торговлю между корпорациями, находящимися в разных штатах, на деле оно редко прибегало к жестким мерам. Даже Теодор Рузвельт, получивший прозвище «разрушитель трестов», когда доходило до могучих вертикальноинтегрированных монополий в сталелитейной, нефтяной, мясной промышленности, банковском деле и на железнодорожном транспорте, образовавшихся в первую половину XIX века, предпочитал «говорить громко и носить с собой маленькую палку» [15].
