— Не стоит недооценивать наших капиталистических 'друзей', товарищ Шверник, — с сарказмом произнес Богдан. — Не останется – придумают. Они на это большие мастера. Думаю, все про это должны помнить.
Зал для совещаний промолчал.
— Но я такую мысль обдумаю. Еще предложения? Товарищ Громыко?
— Обязательно нужно визит привязать к большому событию. Продемонстрировать успехи социалистического строительства в Иране, нашего социалистического сотрудничества, опять же… Открытие электростанции, например, или еще что-нибудь в таком духе.
— Закладка новой железной дороги, — выдал с места Микоян. — Как по мне, так отличный повод. И символичность, опять же, большая. Дороги людей объединяют. А мы их, так сказать, строим. Со всех сторон сплошные плюсы.
— Сложно не согласиться, повод действительно достойный, — Драгомиров покрутил в руках карандаш. — Давайте пока примем это рабочей версией. Товарищ Громыко, проработайте вопрос подробнее, доложите в следующую пятницу.
Кивнув, глава НКИД сел.
— А теперь, товарищи, к французским делам. Основные договоры заключили, верно?
— Да, уже началась совместная работа, — Микоян тяжело поднялся и, открыв папку, лежащую перед ним на столе, вытащил несколько листков. — Предложение о урегулировании царского долга в принципе принято их парламентом, некоторые мелочи сейчас еще утрясаем. Нам повезло, что сейчас позиции левых сил во Франции сильны.
— А я считаю, зря мы им эти преференции даем, — снова высказался Хрущев. — Мы их задницы спасли в войну, могли бы и простить долги Николашки.
— Значительную часть они нам и простили, еще когда мы после войны вместе работали. А то, что есть – мы же им не золотом отдаем. А небольшими перекосами в расчетах в совместной работе. И нам такое сотрудничество выгодно. Мы получаем доступ к их технологиям, они – частично к нашим, причем стратегические интересы Советского Союза остаются нетронутыми.
Прокомментировать ответ генерального секретаря никто не решился – тон Драгомирова явно стал раздраженным, и рисковать никто не захотел.
— Кубинские дела как?
— Заключили договор с товарищем Кастро. Открыто ему мы, понятное дело, помочь не сможем, но оружия подбросим и на международном уровне, когда придет время, прикроем, — снова встал Громыко.
— Хорошие у него шансы на успех? — Богдан кубинской революцией заинтересовался сразу, благо возможность заполучить под боком у американцев союзника выглядела более чем хорошей идеей.
— Критический период они прошли, поддержка движения растет. Так что как минимум неплохо. Но особых гарантий никто, конечно, не даст. Правительственные войска гораздо сильнее.
— Может, нам стоит отправить советника-другого? Уж больно заманчиво выглядит перспектива дружественной Кубы… — Драгомиров бросил взгляд на Меркулова.
— Рассмотреть такой вопрос, безусловно, стоит, товарищ генеральный секретарь, — нарком пожал плечами. — Но к самой такой идее стоит относиться со всеми предосторожностями. На данный момент США не оценивают Кастро, как угрозу. Но стоит им хотя бы заподозрить наше вмешательство, и они мгновенно окажут режиму Батисты максимально возможную помощь.
— Логично, — не стал спорить Богдан. — Но рассмотреть вопрос все-таки стоит. Товарищ Микоян, как еще дружественная Куба сможет нас… отблагодарить?
— Мы провентилировали вопрос о возможности предоставления отдыха советским гражданам, — Микоян хитро улыбнулся. — Думаю, никто не будет отрицать, что возможность отдыха на тропических островах выглядит отличным стимулом.
Собравшиеся закивали.
— Вот, часть путевок будем предоставлять отличившимся работникам, часть – продавать на рынке, открыто, так сказать. Благо кооперативное движение наверняка выдвинет некоторых людей, которые смогут себе это позволить. А на Кубе инфраструктура для отдыха хорошая.
— И военную базу, опять же, организовать не проблема – уже потихонечку даже и проектирование начали, — добавил Малиновский.
В кабинет заглянул секретарь и, увидев кивок Самого, подошел. Наклонившись к уху Богдана, что-то ему прошептал, после чего тот надолго задумался. Потом кивнул, отпустил помощника, и, поднявшись, прочистил горло.
— Грхм. Товарищи, на сегодня предлагаю закончить. Товарищ Громыко – на следующей неделе расклад по Ирану подробнее. Товарищ Меркулов, останьтесь. Всем спасибо.
Дождавшись, когда за последним уходящим закроется дверь, Драгомиров кивком пригласил наркома внутренних дел и государственной безопасности в соседний, 'уютный', кабинет. Там их уже ждали два человека. Два маршала. Черняховский и Рокоссовский.
— Добрый день, товарищи, — Драгомиров протянул заслуженным полководцам руку. Затем налил себе чаю, бухнув в стакан дольку лимона и пару ложек сахара, после чего долго и сосредоточенно его размешивал.
Оба военачальника, вольготно расположившиеся в неглубоких креслах, молчали. Молчал и Меркулов, несколько удивленный составом собравшихся. Об отношениях Драгомирова и Черняховского и том, что они были и оставались друзьями, он, конечно, знал. Как и о том, что Рокоссовский молодому генеральному тоже, в общем-то, благоволил и вполне открыто его поддерживал. Но зачем здесь? И почему сейчас? В таком составе? О какой проблеме› собирается говорить правящий Советским Союзом человек?
На эти вопросы у наркома ответов не было. Поэтому он и предпочел молча сидеть на диване и ждать, когда ему, наконец, разъяснят суть происходящего.
— Вы, Всеволод Николаевич, наверное, гадаете, зачем это я вас сюда позвал? — Драгомиров поставил стакан и развернулся к Меркулову, спиной прислонившись к шкафу. — Я вам поясню. Это несложно на самом деле.
Генсек сделал паузу, словно нагнетал обстановку.
— Понимаете, появились такие подозрения, что смерть Лаврентия Павловича заставила некоторых товарищей решить, будто теперь им все можно. В том числе и создавать антипартийные группы, планировать заговор против советской власти… Нехорошо.
'Тридцать седьмой, — мысль, промелькнувшая где-то в глубинах сознания, едва не заставила главу НКВД вспотеть. — Точно, собирается свой собственный тридцать седьмой устроить…И смотрит ведь как, как Хозяин почти… Глаза только темные до черноты – а выражение один в один'.
Следующей мыслью стала простая идея, что небольшая чистка может пойти на руку собственному положению – добавить влияния и веса, упрочить под собой наркомовское кресло. Возникший из подсознания страх почти улетучился, когда голову Меркулова посетило еще одно сравнение.
Ежов. Человек, осуществивший кровавый тридцать седьмой – и затем беспощадно за этот самый тридцать седьмой Сталиным наказанный.
'Нет, Ежовым не назначит. Не зря Берию упомянул. Слишком уважал старика. Рискнуть? Рискнуть', — нарком оставался профессионалом, и сейчас на его лице почти ничего не отразилось.
Тем не менее, внимательно всматривающийся в глаза соратника генеральный что-то там увидел и улыбнулся:
— Вы ответственный человек и исключительно компетентны, Всеволод Николаевич. Поэтому-то нам и нужна ваша помощь в борьбе с означенными личностями.
— Какими, простите, личностями, товарищ Драгомиров?
— А вот это нам с вами и предстоит узнать, — Богдан снова улыбнулся. Вот только на прежнюю добродушную ухмылку выражение его лица больше не походило, а напоминало, скорее, оскал.
Оскал почуявшего добычу хищника.
— Он согласится, — Хрущев самодовольно ухмыльнулся и повторил еще раз, словно пытался добавить своим словам веса:
