— А кто они нынче? — спросил Колька.
— Отец твой поначалу трассу строил Колымскую. Потом его на рудник отправили. Там он четыре года тачку с рудой возил. Потом его бригадиром сделали. Видать, хорошо справляется. Теперь у него десять бригад в подчинении. Пишет, что зарабатывает хорошо. И когда приедет, новую избу построит. Большую и светлую. Теплую и красивую. Ну, да это дай-то Бог! — перекрестилась бабка.
— А мама? — напомнил Колька.
— Она поначалу тоже трассу строила. С бабами. Видать, там баб и мужиков не различали. Но заболела. Простыла шибко. И ее, узнав, кем работала до зоны, отправили в зверушник норок каких-то выводить. Я не знаю, кто они такие. В нашей деревне отродясь их не видели. Так вот она это делает и теперь. Пишет, что там ей легче и сытней. Может, до воли дотянет…
— А почему ты никогда их письма мне не читала?
— Маленький ты был. Боялась, что лишнее болтнешь деревенским. Народ нынче испаскудился. Вовсе не тот, какой ранее был. Зависть подпортила. А ведь Лизавета, твоя мать, деньги хорошие шлет, чтоб ты и я не бедовали ни в чем. Без отказу жили. Я про то даже родне не сознаюсь, не сказываю, что подмогу получаю с Колымы. Чтоб ничего у нас не просили. Прознай они про то, просить станут, на нужду жалиться. А когда мы в ней были, кто выручил? Все позабыли. То-то и оно, соколик мой. И ты умным будь. Не раскрывай сердце людям, не верь никому. Не болей за других, как отец. Про себя пекись. Здоровее будешь.
Эта бабкина наука в кровь и в плоть засела с детства. Колька был жадным и молчаливым. У него не было друзей. Он перестал замечать родню. И всегда с ненавистью смотрел на участкового, изредка приезжавшего в деревню из района.
Колька и сам не знал, когда начал следить за ним, карауля всякий его шаг. Не задумав ничего, он не сводил с него глаз и бегал по пятам неслышной тенью.
Участковый ходил по селу хозяином. На одних покрикивал, с другими шептался или разговаривал нарочито громко. Кольку бросало в дрожь от его голоса. Руки сами хватали булыжник поувесистей. Но кинуть им пока не рисковал. Словно что-то удерживало.
Участковый приезжал на бричке, которую оставлял возле кузницы. И однажды, улучив момент, когда кузнец отлучился на обед, выбил пацан обе чеки из осей в колесах. Стал ждать. Что же будет?
Участковый вернулся в сумерках. Сел в бричку, не поглядев, не проверив. И выехал на большак, ведущий в район.
Лошадь от удара кнутом взяла рысью и понеслась без оглядки, закусив удила. Она не остановилась, когда, подскочив на выбоине, соскочило с оси колесо. Бричка, затрещав, осела на бок.
Участковый натягивал вожжи, пытаясь остановить лошадь, кричал, но бесполезно. Кобыла, роняя пену, неслась оглашенно.
Второе колесо слетело внезапно, ухнув в рытвине. Бричка вывернулась в канаву, полную, дождевой воды, накрыла участкового с головой. Лошадь умчалась налегке.
Никого не оказалось в это время на дороге. Участковый пытался выбраться из брички, но та была тяжелой, сделанной добротно. Что-то выбить, выдавить не получилось, и участковый захлебнулся в воде, так и не сумев выбраться из канавы.
Об этом в селе узнали на следующий день. Никто и не подумал, что случившееся не было случайностью. Уж тем более никто не увязал смерть участкового с Колькой, который, узнав о гибели, равнодушно отвернулся. И даже бабке не признался, что отомстил за нее и за себя.
Вскоре из деревни исчез кузнец, которого власти обвинили в гибели участкового. Ведь именно он недоглядел либо выбил чеки из осей: так сказали на суде.
Колька теперь следил за мордоворотами из района, по чьей вине сиротствовал все эти годы. И случай представился.
Трое пузатых мужиков, засидевшись допоздна в правлении колхоза, решили заночевать у председателя. Чтобы утром, по светлу, проверив фермы, вернуться в район.
Было холодно. Председатель затопил печь, угощал гостей, не жалея хмельного. Из трубы валил дым.
А когда гости стали утихать, Колька залез на крышу, заткнул трубу мокрой соломой. Накрепко. Но не забыл о своей проделке. Под утро подошел к дому председателя. Там крики, плач. Двое гостей угорели вместе с хозяином насмерть.
Привезли из района громадную собаку, чтобы нашла виновного. Та долго возле дома крутилась. Потом метнулась к дороге. Но всю ночь шел холодный дождь. Он и смыл все следы…
После этого случая в село зачастила милиция. Проверяли всех. Кто ругался с председателем или грозил ему? Кто имел зуб на районное начальство? Но никого не нашли. На Кольку и бабку никто не обратил внимания. Не пригляделись, не подумали.
Мальчонка молча радовался. Бабка охала, что в селе завелись злодеи.
Колька учился в деревенской школе и не мечтал, как другие, стать пилотом или врачом. А все оттого, что новая учительница, расспросив как-то ребят, кто кем хочет стать, резко оборвала Кольку:
— А тебя не спрашивают! На детей врагов народа государство не станет тратиться, не будет ни учить, ни воспитывать. За бесполезностью. Потому что волчья стая в нашем обществе.
Колька в тот день ушел из школы злой. Он долго плакал на темном чердаке. Ему было очень обидно, что не сможет стать шофером. Не дадут выучиться. И начал обдумывать, как отомстить учительнице за свой позор в классе. И начал следить за нею.
Подкараулил у проруби, когда на реке никого не было. Та полоскала белье. Колька разогнался с горы на самодельных тяжелых санях. И столкнул учительницу в воду. Та упала с простыней в воду. Головой вниз. Так и не вынырнув, не поняв, что случилось.
На следующий день вся школа говорила, что учительницу на реке порвали волки. Их в эту ночь видели многие деревенские. Целая стая выла у проруби.
Колька ликовал. Он даже думал, как похвалится теперь перед родителями за то, что сумел отомстить за них. Да так здорово, что на него никто и не подумал. Но… Под самое Рождество принесла почтальонка бабке казенное письмо из далекого Магадана. На конверте адрес не рукой человека написан. Отпечатан на машинке. И сразу больно стало на сердце. Видно, от предчувствия.
Оно не обмануло… В конверте администрация зоны сообщила о смерти отца.
Бабка в крике зашлась, залилась слезами горючими. Весь свет в глазах помутился. Надолго слегла в постель. Болезнь оказалась жестокой. Всю зиму на ноги не вставала. Родня пришла снять мерку для гроба, к похоронам готовилась. Увидев это, Колька озверел. Выгнал всех из дома, натолкав ухватом в бока и спины. Никого к бабке не подпускал. Сам справлялся всюду. С коровой подружился, приняв отел. Кормил свиней и кур, чистил в сарае. Топил печь в избе, готовил еду. Себе и бабке. Мыл полы, стирал. И каждый вечер, до глубокой ночи — разминал, растирал, отогревал ноги бабке. Он научился всему. И в неполные четырнадцать стал хорошим хозяином в доме.
По общему совету они решили не писать матери о смерти отца. Но той сообщили из зоны.
Мать в своем письме осторожно намекнула на это. И попросила Кольку быть внимательнее и добрее к бабуле.
Колька все же к весне поднял ее на ноги, но из дома не выпускал. Сам управлялся с огородом и скотиной.
В том же году он закончил школу. Получил свидетельство об окончании семи классов.
На вечер Колька не пришел. Некогда было. Дома дел хоть отбавляй. Бабка в доме прибиралась. А парнишка подметал во дворе. Завтра воскресенье. Надо, чтоб везде было чисто. Такой порядок заведен издавна.
Колька уже поставил метлу в сарай, повернул к крыльцу, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянулся. У калитки остановилась женщина. Смотрела внимательно. И словно не решалась войти: рот открыт, а сказать не может.
«Чего надо? Мы не подаем! Самим жрать нечего!» — хотел ответить привычное Колька. Но глянул в лицо, глаза. Они показались до боли знакомыми. И он запнулся. Смотрел на незнакомку во все глаза.
— Коленька! Сынок! — покатились у той слезы. И словно прорвало женщину. Прошло оцепенение первых минут: — Родной мой! Сиротушка! Какой большой стал, мальчик наш! — Она прижалась к Кольке, обвила шею, зацеловала лицо.
