кафе. А ее имя наверняка запомнил на всю жизнь. Татуировку на бицепсе еще не сделал? Вы ведь вроде как даже телефонными номерами обменялись?
— Кажется, я потерял ту бумажку. А может — выбросил.
— Да ну? Сами, ты это слышишь? Он выбросил телефонный номер такой потрясающей женщины! Поверить не могу!
— А ты не допускаешь возможности, что она мне просто не настолько понравилась? — раздраженно соврал Лаури.
— А ты видел ее глаза?
— Ну видел и что с того? Глаза как глаза, такие же, как у всех…
— Ну не скажи! Это глаза совершенства! Ты же, кажется, тогда совсем не пил, поэтому не мог не заметить эти волнующие пушистые ресницы…
— Матти, отвяжись!
— Нет, не отвяжусь! В этой Кайсе ощущается некая чарующая тайна. Хорошо, если во всей Пандее отыщется еще парочка таких женщин!
— Женщины с тайной порою могут быть очень коварны, — философски заметил Лахтинен. — Особо опасны они для одиноких мужчин, если слишком близко их к себе подпустить…
— От этого только острее ощущения! — не сдавался Порра.
— Ладно, юморист, заканчивай утреннее представление! — улыбнулся другу Нурминен. — Расскажи лучше, что там за тайное собрание, на которое ты недавно ходил?
— Ах, это! — разочарованно отмахнулся Матти. — Оно не стоит серьезного обсуждения.
— В самом деле, братец, мне тоже очень интересно, — оживился Сами. — Давай, выкладывай, зачем ты туда ходил?
— Да так, от скуки!
— И что там обсуждалось?
— Исходящая от клейменых нешуточная опасность!
Лахтинен присвистнул;
— А ну-ка с этого места, пожалуйста, как можно подробней!
— Да что рассказывать — нарочито беззаботно зевнул Порра. — Очень правильные, между прочим, ребята, сознательные. Называют себя «Проклятой Тысячей», хотя я так и не понял, почему. Пандейские граждане, по их мнению, несправедливо страдают, когда всякая шваль вроде «отверженных» забывает о своем месте.
— В самом деле?
— Именно! И я всецело с ними солидарен. Ребята предложили создать на добровольных началах небольшие отряды самообороны для борьбы с зарвавшимися клеймеными. Желают помочь Радетелям очистить наш город от скверны. Поспособствовать, так сказать, Радетелям в борьбе с социально опасными элементами.
— Великие цели никогда не доводят до добра! — неприязненно скривился Лахтинен. — Если говорят, что хотят помочь Радетелям, значит, сперва утопят всю страну в крови.
— Да они же хотят как лучше! — искренне удивился Матти. — Потому что невозможно сидеть на одном месте без дела и видеть, как после взрывов гибнут беззащитные ни в чем не повинные люди!
— Так значит, ты теперь один из них? — грустно констатировал Нурминен, переглядываясь с помрачневшим Сами.
— Да, теперь я один из них! — с вызовом подтвердил Порра.
— Я бы мог с тобой поспорить… — тихо проговорил Лахтинен. — Мог привести тучу аргументов в пользу того, что ничем хорошим это не закончится. Только не буду. Все-таки ты — не просто мой друг, Матти, ты мне как брат… Слишком много всего мы пережили вместе, и когда-то смогли выжить только потому, что помогали и верили друг другу… Если это — твой выбор, я уважаю его, хотя он мне и поперек горла. И все же — подумай хорошенько, потому что это решение из тех, которые в будущем способно изменить всю твою жизнь.
Порра молча отвернулся, разглядывая медленно подметающего противоположную сторону улицы дворника.
Сами коротко кивнул каким-то своим угрюмым мыслям, после чего, открыв капот грузового фургона, принялся со скрежетом что-то подкручивать. Между старыми друзьями пробежала тень. Нурминен хорошо это почувствовал, как и ту боль, что неожиданно разбередила душу, боль оттого, что они становятся другими.
Глава 8
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Гимназия была старая, основанная лет пятьдесят тому назад, еще при последнем императоре. Изначально она носила имя Его Императорского Высочества принца Кирну — наместника великого княжества Пандейского.
Большое трехэтажное здание из красного кирпича с причудливыми башенками и зубчиками отчего-то здорово напоминало древнюю крепость. Стрельчатые окна со свинцовыми перегородками и разноцветными стеклами, складывающимися в картинки из истории Саракша. Широкая мраморная лестница, по обоим бокам которой застыли фантастические животные, охраняющие вход в храм знаний. Тяжелая, обитая по краям желтым металлом дверь.
Лэйхо смутно помнил, как его, восьмилетнего мальчика, привели сюда в первый раз.
По случаю начала нового учебного года на торжества прибыл сам высочайший патрон образовательного заведения. Понятное дело, Антти тогда еще плохо понимал, что за высокий, худой и усатый дяденька в усыпанном золотыми наградами мундире, украшенной перьями шляпе и с саблей на поясе обратился к гимназистам с крыльца со словами напутствия. Его больше интересовала красивая девочка с большими белыми бантами и огромным букетом цветов, оказавшаяся рядом. Это уже потом он узнал, что перед ними выступал член императорской семьи, знаменитый авиатор, летавший на самом большом самолете в мире, гордо именовавшемся «Горным Орлом».
И именно его, принца Кирну, статуя поначалу высилась на ныне пустующем постаменте перед зданием гимназии. Его Императорское высочество был запечатлен в том же парадном мундире, с вытянутой вперед левой рукой, на ладони которой, как на взлетной полосе, разместилась в сотни раз уменьшенная копия его любимого именного бомбовоза. Правая же рука указывала вверх, в небо. Наместник словно предлагал детям полетать вместе с ним в поднебесье, ощутить тот незабываемый восторг, который охватывает человека, глядящего сверху на удаляющуюся землю.
Когда через девять лет грянул Великий Ужас, как называли пандейские учебники истории первую ядерную войну, а за ним последовал распад империи, принц поначалу стал во главе независимого государства Пандея. Но правил он совсем недолго: хоть Кирну и был, как говорят его современники, человеком добрым и умным, но слишком уж многое связывало его с ненавистной народу династией. Произошла революция, отправившая Его Императорское Высочество в изгнание. На великокняжеском престоле оказался его полуторагодовалый сын-наследник, опекаемый регентским советом. Еще через год и малютку выслали вслед за отцом, а к власти пришли Радетели — группа высших офицеров, наведшая в стране порядок.
Статую принца потихоньку сняли с пьедестала и отнесли на задний двор, где она лежала до сих пор, превращенная гимназистами в своеобразную скамейку. На ней в свое время частенько сиживал и юный Лэйхо, сбегавший на задний двор вместе с парочкой друзей, чтобы прогулять неподготовленный урок или попросту подымить сигареткой, не мозоля глаз классному руководителю. Пустое же место на постаменте оставалось таковым непродолжительно. Вскоре его занял монумент первому Первому, который и был разрушен пару дней назад.
Изуродованную статую, разумеется, прибрали. То ли отреставрируют, то ли новую пришлют, кто знает. Не это сейчас интересовало господина комиссара. Хотя если бы кто-нибудь спросил мнение Антти по
