Как только будущие телеграфисты ВВС закончили обучение и получили звания сержантов, им запретили питаться вместе с остальными членами «Группы И», поскольку мы оставались рядовыми. Также было строжайше запрещено солдату и офицеру общаться как-либо иначе, чем по службе.
Мало кто из обладателей звезд и нашивок на погонах ходил в любимцах у нас, рядовых. Я могу припомнить только двоих. Один — командир лагеря, полковник Уля Рейстад. Благодаря ему я понял, что уважение подчиненных можно завоевать по-разному. Например, тем, чтобы отдавать приказы таким тоном, что подчиненный чувствует себя таким же человеком, что и начальник. Второго звали майор Вигго Ульман, единственный во всем лагере, кроме меня, кто привез в Торонто жену и ребенка. Мы снимали квартиры в городе. Когда я получал увольнительные, то, в нарушение всех правил, мы ходили друг к другу в гости. Взрослые сидели за столом, а мои два малыша возились на полу с его двумя дочками, Лив и Биттен. Кто мог тогда предположить, что маленькая Лив Ульман со временем станет знаменитой кинозвездой и что настанет день, когда мы с ней будем открывать зимние Олимпийские игры в свободной Норвегии?!
Самым ярким воспоминанием, которое осталось у меня от учебного лагеря Весле Скаугум в Мускокских лесах, был визит одного шестилетнего норвежца. Когда он без предупреждения оказался среди нас в обществе своей матери, это стало не меньшей сенсацией, чем его появление, уже с двумя собственными сыновьями, в королевской ложе на открытии тех же Олимпийских игр много лет спустя. Мы с Лив, нашими двумя малышами и любимцем семьи, маленьким медвежонком, жили в крошечной бревенчатой хижине в стороне от лагеря. Каждое утро по дорожке мимо хижины совершал утреннюю пробежку принц Харальд в сопровождении командира лагеря. Как-то раз они заметили нашего медвежонка, важно восседавшего около стола, в то время как мальчишки старательно расчесывали его лоснящуюся шубу. Он был такой чистый, что Лив разрешила мне укладывать его на ночь в ногах нашей кровати — так я хотел приучить его к людям. Я выменял медвежонка у дровосеков на бутылку виски, и поначалу он вовсе не торопился высказывать свою благодарность. Со временем он прибавил в весе, мне стало тяжело удерживать по ночам его тушу на ногах, и я начал использовать его вместо подушки. Не сказать, чтобы Лив была в восторге от этого.
Мне дали увольнительную на день, чтобы я показал принцу и принцессе трюки, которые научился делать наш любимец. Принцесса умоляла разрешить ей прокатиться на байдарке. Они видели, как я катался на лодке с медвежонком и как он прыгал в воду и вытягивал байдарку за веревку на берег. Итак, медвежонок Пейк устроился на носу, принцессы Рангильда и Астрид заняли места пассажиров, и я бережно провел свое суденышко мимо причала, на котором сидела с вязанием на коленях их венценосная мать принцесса Марта, а юный принц Харальд возился с кинокамерой. Больше всего на свете Пейк любил мед. Именно намазав палец медом, я завоевал его дружеское расположение при первой встрече. По мере приближения к пристани стрекот королевской камеры все больше напоминал гудение пчелиного улья. Медведь встал в байдарке на задние лапы, и мы, естественно, перевернулись. Я-то часто переплывал через озеро, но я понятия не имел, умеют ли плавать принцессы. Впрочем, все закончилось очень весело — там было так мелко, что мы просто встали на ноги и вышли на берег пешком.
Но самое страшное еще не произошло. Вода стекала с Пейка ручьями, но он направился прямиком к принцессе Марте, встряхнулся, забрызгав все кругом, а потом запустил свои длинные кривые когти прямо в ее почти законченное вязание. Принцесса не уступала, и между ними разгорелось настоящее сражение. К счастью, положение спасла Лив, достав откуда-то кусок медового пирога.
Наконец наступил день, когда рядовой ВВС Хейердал, идентификационный номер 2209 (бывший рядовой сухопутных войск номер 1136), равно как и семь его коллег из «Группы И», узнал об электронике больше, чем кто бы то ни было во всей норвежской армии. Одна беда — никто из нас понятия не имел, какое найти практическое применение нашим выдающимся знаниям. И кажется, этого не знал никто.
Теперь, когда война давно закончена и бесценное оборудование «Группы И» покоится на дне океана, я наверное имею право кое-что рассказать о нашем вкладе в победу.
Когда океанский лайнер «Королева Мэри» установил рекорд, приняв на борт восемнадцать тысяч пассажиров, я был одним из них. Из Лондона пришла секретная телеграмма, и восемнадцать тысяч военнослужащих союзных войск из тренировочных лагерей в Канаде, Австралии и Новой Зеландии в обстановке строжайшей тайны были доставлены ночью на сборный пункт в Галифаксе. В их число вошли и восемь курсантов из «Группы И». Там нас запихнули, как сельдей в бочку, на огромный корабль и отправили за океан, в район боевых действий. Нашей восьмерке досталась одноместная каюта, но спали мы в ней через ночь, меняясь с теми, кто оказался на переполненной палубе и не имел возможности даже вытянуть ноги. Никогда не забуду свирепых приступов морской болезни и бесконечную, безрадостную очередь в туалет. Для немецких подлодок мы представляли собой желанную добычу, поэтому наш корабль мчался на всех парах, погасив огни и постоянно меняя курс.
Через пять дней наше путешествие закончилось. В небе было черно от самолетов союзников. Сойдя на берег, все пассажиры дружно закурили. Во время плавания курить запрещалось категорически.
Итак, мы пересекли океан. Но никто понятия не имел, кто и зачем нас сюда вызвал. Двое из наших офицеров носили форму сухопутных сил. Глядя на них, мы тоже решили избавиться от авиационных мундиров. Так я перевоплотился в рядового пехоты номер 5268. Наверное, это еще больше запутало ситуацию, потому что теперь нас точно никто не мог найти. По прибытии в Лондон Главнокомандующий приветствовал нас такими словами: «Мы долго вас ждали, и нам вас очень не хватало!» Через четыре дня нам объявили, что никто не может понять, кому же именно нас не хватало. Поэтому нас послали в учебный лагерь в Шотландии и велели ждать до прояснения ситуации. Еще через какое-то время нам выдали новое оружие и амуницию и перевели в роту связи норвежской армии, базировавшуюся в заброшенном шотландском замке.
Командир роты встретил нас с распростертыми объятиями — под его началом служило множество офицеров и почти ни одного рядового. Каждое утро капитан Петерсен тщательно строил своих людей, и лейтенанты и сержанты браво рапортовали ему, что все на месте и чрезвычайных происшествий не произошло.
Поскольку у бойцов «Группы И» не имелось в наличии их мудреного оборудования, то каждый день нас либо отправляли в наряд по кухне, либо посылали помогать местным фермерам. Своих офицеров мы видели только на утренних построениях, поскольку пищу мы принимали в разных помещениях. Наконец спустя месяц на нас пришел приказ, и мы покинули замок капитана Петерсена, но только для того, чтобы расположиться неподалеку, в чудесной шотландской деревушке Калландер. Через несколько дней нас перебросили в университетский город Сент-Эндрю, где мы воссоединились с капитаном Петерсеном и его ротой связи. Разместились мы на сей раз в Вестерли, огромном старинном замке с широкими каменными лестницами, длинными коридорами и некрашеными деревянными полами. Целыми днями мы мыли эти лестницы и полы — именно мыли, а не протирали, потому что если пол не мокрый, то как доказать, что здесь убирались? Вскоре весь замок провонял сыростью и плесенью.
Мы жаловались и просились на фронт — все бесполезно. В качестве представителя группы я регулярно встречался с командиром роты и втолковывал ему, что с каждым днем мы все больше забываем то, чему нас учили. Тогда нам открыли доступ к передатчику Морзе. Надо сказать, за время учебы мы в совершенстве освоили азбуку Морзе, а чтобы записывать принимаемые сообщения, научились печатать десятью пальцами.
Меня беспокоило не только то, что мы ни на шаг не приближались к Норвегии. В довершение всех неприятностей ни одно письмо жены не доходило до меня из Канады. Я знал, что моего денежного довольствия не могло хватить Лив и детям на жизнь, даже на ту незатейливую жизнь, которую они вели в хижине в Мускокских лесах. Поэтому мне пришлось принять непростое решение продать Бруклинскому музею мою бесценную этнографическую коллекцию, собранную на Маркизских островах. Я не расставался с ней с того дня, когда покинул Норвегию. Помимо прочего, она включала редкие фотографии местных богов, королевскую мантию из человеческих волос, скрепленных волокнами кокосового ореха, а также великолепную корону из резного черепашьего панциря, инкрустированного перламутром. Откуда мне было знать, что в мое отсутствие Томас Ольсен предложил Лив и малышам пожить до окончания войны вместе с его семьей в их очаровательном загородном домике под Нью-Йорком?!
Когда я стоял в строю, расправив носки под углом шестьдесят градусов и бессмысленно уставившись перед собой в ожидании приказов, моя прошлая научная карьера казалась чем-то далеким и нереальным.
