– До вечера.
Вместо того чтобы заниматься преданиями о тенях, я провел день в двух богатых частных собраниях, к которым имею доступ, погрузившись в старые книги и рукописи о древней Бретани, или Арморике, как она называлась до прихода римлян и еще пять столетий спустя. Я искал упоминания о городе Ис и хотел найти где-нибудь объяснения Алкар-Аза и Собирателя в Пирамиде. Очевидно, я слышал эти названия раньше или читал о них.
Единственное возможное альтернативное объяснение заключалось в том, что мне их внушила мадемуазель, и, вспоминая то, как при прикосновении ее руки я ясно и четко увидел Карнак, я склонялся ко второму объяснению. С другой стороны, она отказалась, но я не верил ее отказу. Мне это казалось похожим на правду. Никаких упоминаний об Алкар-Азе я не нашел. Но в одном палимпсесте седьмого столетия на оборванном листке находились строки, которые могли иметь отношение к Собирателю. Если свободно перевести с монастырского латинского, в них говорилось:
…говорят, не из-за участия жителей Арморики в галльском восстании римляне расправились с ними с такой жестокостью, но из-за жестоких и злых обрядов, равным которым по свирепости римляне нигде не встречали. Существовало одно… (несколько слов неразборчиво)…место стоячих камней, называемое… (две строки неразбочивы) …бьют по груди сначала медленно… (пропуск) …пока грудь и даже сердце не разбиваются, и тогда в склепе в центре храма появляется Чернота…
Здесь кончается отрывок. Возможно, «место стоячих камней» – это Карнак, а «Чернота», которая появляется «в склепе в центре храма», и есть Собиратель в Пирамиде. Вполне возможно. Я знал, разумеется, что римляне буквально истребили туземное население Арморики после восстания 52 года, а выжившие бежали от их гнева, оставив страну ненаселенной до пятого столетия, когда множество живших в Британии кельтов под давление саксов и англов не переселились в Арморику и заново населили полуостров Бретань.
Римляне в целом были людьми широких взглядов и весьма терпимыми к богам народов, которые они завоевывали. И не в их обычае было так свирепо расправляться с побежденными. Что же это за «жестокие и злые обряды, равным которым по свирепости римляне нигде не встречали» и которые их так поразили, что они безжалостно уничтожили все связанное с ними?
Я нашел множество упоминаний о большом городе, затонувшем в море. В некоторых случаях он назывался Ис, в других не имел названия. Рассказы о нем, подвергшиеся уничтожению в христианские времена, явно были апокрифами. Город относился к доисторическим временам. Почти во всех случаях указывалось, что это злой город, что он предался злым духам, колдовству. В основном легенда сводилась к резюме, которое я изложил накануне вечером. Но нашелся один вариант, который крайне меня заинтересовал.
В нем говорилось, что гибель Иса вызвал повелитель Карнака. Именно он «соблазнил Дахут Белую, дочь короля, как она до этого соблазнила и уничтожила многих мужчин». Далее говорилось, что «красота этой волшебницы была так велика, что повелитель Карнака не сразу набрался решительности, чтобы уничтожить ее и злой Ис»; и что она родила ребенка, дочь; и что, открыв ворота морю, Карнак бежал с дочерью, а тени Иса вынесли его в безопасное место, точно так же, как они подгоняли волны, утопившие Дахут и ее отца, которые преследовали Карнака.
Это, особенно в свете теорий де Кераделя о наследственной памяти, поразило меня. Во-первых, помогало понять замечание мадемуазель о том, что я «помню». И давало еще одно объяснение, пусть абсурдное, тому, почему я произнес эти два названия. Если эта Дахут происходит непосредственно от той Дахут, может, и я происхожу прямо от владыки Карнака, который «соблазнил» ее. В таком случае контакт с Дахут мог привести в действие одну из пластинок в моем мозгу. Я думал, что Алкар-Аз и Собиратель должны были произвести очень сильное впечатление на владыку Карнака, моего предка, и поэтому именно эта пластинка ожила первой. Я улыбнулся этой мысли и подумал об Элен. Что бы там ни было, но я помнил о вечернем свидании с Элен и радовался ему. У меня также свидание с Дахут, но что с того?
Я взглянул на часы. Пять часов. Достал носовой платок, и что-то со звоном упало на пол. Браслет. Он лежал и смотрел на меня черным глазом. Я смотрел на него, и жуткое чувство узнавания становилось во мне все сильней и сильней.
Я пошел в клуб переодеться. Выяснил, где остановились де Керадели.
Послал Элен телеграмму.
Прости. Неожиданно вызван из города. Некогда позвонить. Позвоню завтра. Люблю и целую.
В восемь часов вечера я передавал свою карточку мадемуазель.
Это был один из больших жилых домов с башнями, выходящих на Ист Ривер: роскошный дом; его самые дорогие квартиры выходят окнами на Блеквелл Айленд, где содержатся отбросы общества, мелкие преступники, недостойные общественной жизни Синг-Синга, строгостей Деннмора или чести жить в других аналогичных крепостях цивилизации. Это мусорный ящик общества.
Жилой дом де Кераделей – зенит, презрительно глазеющий на надир.
Лифт поднимался все выше и выше. Когда он остановился, лифтер нажал кнопку и через одну-две секунды массивные двери разошлись. Я вышел в холл, похожий на прихожую средневекового замка. Услышал за собой шум закрывающейся двери и оглянулся. Два человека опустили занавес, скрывавший дверь.
Чисто по привычке я обратил внимание на рисунок занавеса – привычка путешественника, автоматически намечающего ориентиры для возможного вынужденного отступления. На занавесе изображалась морская женщина, фея Мелузина, во время своего еженедельного очищающего купания. За ней наблюдает удивленный муж – Раймон Пуатье. Старинный занавес.
Люди у занавеса – бретонцы, смуглые, коренастые, но одеты они так, как не одеваются в Бретани. На них свободное зеленое одеяние, тесно перепоясанное, а на груди, на черном фоне, справа, тот же символ, что и на браслете. Мешковатые коричневые брюки, кончающиеся под коленом и плотно завязанные, похожие на брюки древних кельтов или скифов. На ногах сандалии. Когда они брали у меня пальто и шляпу, я приветствовал их на бретонском, как благородный человек приветствует крестьянина. Они смиренно ответили, и я заметил, как они обменялись удивленными взглядами.
Они отвели в сторону другой занавес, и один из них нажал на стену. Открылась дверь. Я прошел через нее в удивительно большую комнату с высоким потолком, обитую древним темным дубом. Комната была тускло освещена, но я заметил кое-где резные сундуки, астролябию и большой стол, покрытый книгами в кожаных и велюровых переплетах.
Я повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как скользнула на место дверь, и стена оказалась
