большой каньон».
Может, он одурачит себя или свою подозрительную подружку, но он не обведет вокруг пальца меня.
«Я понимаю, вы должны зарабатывать на жизнь, — говорит моя обеспокоенная будущая теща, имея в виду буквально тысячи снятых на пленку семяизвержений, которые я отрецензировал за многие годы, получая по 40 баксов за один просмотр, — но разве это не развратило вас?».
«Черт возьми, да! — восклицает моя невеста. — Конечно, это развратило его».
И вас это тоже развратит.
Пруд, где плещутся порнодарования, подпитывается постоянным притоком свеженьких наяд с обвисшими животами, раскрытыми ртами и губками цвета лососины. Они плывут, борясь с напором трахов и потоками спермы. У разборчивого мерзавца, сидящего перед экраном, есть возможность иметь новую нимфу каждый понедельник, потерять к ней интерес к четвергу и сдать ее с дисконтом в следующмй на уикэнд. Но вынюхивание аппетитных блюд — это признак аморального любителя. Профессионал руководствуется другими соображениями, а не похотливым влечением к очередной милашке. Мы с коллегой-специалистом видали достаточно красивых лиц. Мы едва ли обратили на них внимание. Мы слишком заняты поисками чего-нибудь похуже по сравнению с увиденным на прошлой неделе.
Один мой знакомый критик всяческих непристойностей (гибрид еврея с католиком, прямо как сама порноиндустрия), усмехаясь, говорит мне: «Эта Чесси Мур — самая настоящая свинья, истекающая жиром. Вчера вечером я видел на кассете, как ей в задницу пихали два члена, и у нее еще осталось место, чтобы засунуть туда еще целый пожарный гидрант».
«Вот черт, — откликаюсь я с профессиональным уважением. — Я должен это увидеть. С тех пор, как Касси Нова отсосала член, вынутый прямо из ее заднего прохода, меня больше ничего так не возбуждало. Я все пересматриваю, как темно-коричневая пена стекает с ее губ».
Единственное, что нас интересует в просмотре откровенных материалов, — это возможность увидеть какой-нибудь позор, свидетелем которого мы еще должны стать. Мужчина, сосущий свой собственный пенис, женщина, на которую льется отвратительный поток из полдесятка фонтанирующих членов, раб, вылизывающий гравий под обувью своей хозяйки, шлюха-азиатка, усердно обслуживающая какого-нибудь крупного американского пса, — все это хорошо для того, чтобы развлечься разок-другой, но потом мы должны двигаться дальше в поисках нового золотого мига.
Лучше всего смотреть не переставая, чем останавливаться и задумываться о смысле всего этого дешевого разврата. Тела, дергающиеся от извержений сточной спермы, на самом деле принадлежат реальным людям. Если теологи правы, и наши тела являются лишь недолговечными сосудами для наших вечных душ, тогда разве испачканное тело не становится губкой, пропускающей безжалостную гниль через временную кожу в вечную жизненную силу, сокрытую внутри? Может быть, бессмертная сущность, находящаяся в теле, очищается злобой, запихиваемой членом извне, переходя в загробную жизнь, лишенной мирской похоти, гордости и заносчивости. Тогда душу опять же могут разъесть вечные муки.
«И зачем так серьезно к этому относиться?» — спрашиваю я себя, пока Блейк Палмер вытаскивает свой нехилый член из растянутого заднего прохода Деби Даймонд и проворно заполняет ее медленно закрывающиеся сфинктеры своим извивающимся языком, похожим на ящерицу. В конце концов, все это делается шутки ради!
Порнография вызывает не больше сексуального возбуждения, чем ежегодный отчет Price Waterhouse. В ней уже не осталось эротизма, одно сплошное унижение. Не в силах найти примеры полной деградации в полусвете грязи, искатель острых ощущений переходит на более сильный наркотик — дневное телевидение. Он накачивается тупыми тематическими дискуссиями, бульварными новостями, целыми сериями клеветнических игровых шоу. Подавленное состояние своего «я», дошедшего до пускания слюней, он рассматривает как времяпрепровождение нации; это новый американский Бог. Мы достигли лучшего будущего, слыша звуки трансцендентного унижения.
Быстро утомленный упадочным телевидением, видео-фил снова вставляет кассету с порнухой в видеомагнитофон. Сексапильная блондинка так и сяк вылизывает член какого-то кренделя средних лет с нереально тонким черепом. Ее глаза блестят из-под его пуза, ее язык ласкает мошонку мужчины, а он плюет себе на ладонь и начинает дрочить, пока из него не выливается скудная порция генетических помоев, словно из протухшего пирога.
Зритель сидит со своим сморщенным членом в руке, помазанный грязным елеем, вытекшим из его собственного тела, и каждая его клеточка освящена таинством приобщения к аморальности, как и безгрешная щель на экране.
Тим О’Нил
КТО ПРАВИТ МИРОМ?
Речь бога Одина открывает потрясающий вид на архетипическое великолепие, растекающееся повсюду — от небес до земли, от луны до солнца, сияющее ночью и днем. В этом блеске скрыта сама душа архетипа, известного на протяжении столетий под названием
История этого загадочного Правителя Земли всплывает в фольклорной мудрости и даже в детских играх («царь горы»). Она охватывает эпохи и культуры, оказывая одинаковое влияние на христианский, исламский, иудейский, индуистский и буддистский миры. В Древнем Египте, Вавилоне, Китае и Индии — везде бытовали свои легенды о Монархе, а вообще этот архетип еще древнее и, возможно, восходит ко времени становления человеческого сознания. Если Джеффри Аш[19] прав, то начальный архетип был впервые сознательно сформулирован шаманами из Центральной Азии где-то в эпоху позднего палеолита и раннего неолита (15 тысяч лет до н. э.). Они жили на плато в Алтайских горах. Северная и Центральная Азия по-прежнему является очагом веры в реальность Монарха, чья незримая «рука» направляет и охраняет процесс эволюции на Земле.
Представление о том, что Правитель действует тайно и незаметно, естественным образом способствует возникновению атмосферы всеохватного заговора с метафизическими ответвлениями, берущими начало на глубинных физических уровнях и достигающими самых тонких материй. Принижаемые
