жизнь. И, кроме того, она не является отражением твоей истинной реальности.
Жизнь — война, состоящая из множества сражений. В конце концов, мы все проиграем. Мы все умрем. Однако единственный разумный подход к этой войне — направлять свои негативные эмоции на ВРАГОВ. Ненависть, гнев и месть предназначены для того, чтобы направлять их на других людей. Глупые, жалкие, никчемные людишки — они вполне заслужили твоей ненависти и твоего гнева.
И в то же время — лелей в себе чудесные ощущения спокойствия, самолюбия, восхищения собой и цени себя как уникальнейшего человека.
Береги себя, ВСЕГДА!
Твой кровный брат,
ДЖО.
ПИСЬМО ДЭННИ РОЛЛИНГА
22.6.97. 17:05.
Сондра!
Мое новое полотно, висящее на бетонной стене, вызывает настолько жуткие чувства, что внушает ужас. И все же по некоторым причинам я нахожу эту картину странно неотразимой, возможно потому, что на этот раз моей кистью водило подсознание.
Вот история и предыстория того, как создавалось новое полотно Роллинга. В субботу, двадцать первого числа, я маленько поспорил с соседом (но не с Полом Хиллом, а с другим, не помню как его зовут).
Вот как все было. Ты ведь знаешь, мы здесь в камерах любим поиграть в шахматы… Некоторые любят настолько, что не отрываются от шахмат на время еды, питья или сна. Ну так вот… В субботу в девять пятнадцать утра мой сосед и еще один треклятый мужик, сидящий через три камеры от меня, начали играть в шахматы. На первый взгляд кажется, что вроде тут не с чего расстраиваться. Исключая тот момент, что, чтобы играть в шахматы во флоридских камерах смертников, вам надо орать друг другу каждый ход!
Я, как и некоторые другие заключенные, люблю поспать подольше. И тут меня вырывает из сна фраза, что королевский конь ест слона на третьей клетке! Первым моим импульсом было оторвать башку всему живому, до чего смогу дотянуться. Конечно, я круглосуточно заперт в камере и, к сожалению, не могу пробить кулаком полуметровую бетонную стенку. Но я решил, что у меня есть возможность убить его словесно — и пустился в перебранку.
Мы обматерили друг друга с ног до головы, и я почувствовал, как во мне пробуждается дикая ярость. «Слышишь, ты, встретимся во дворике и я надеру тебе задницу, мать твою!» — заорал я изо всех сил.
«Ладно… делай что хочешь», — и сосед прекратил спор и продолжил игру.
Я вовсе не тот человек, который может позволить над собой так издеваться. Я чуть не ослеп от ярости. Но я нахожусь в тюрьме. Почувствовав, что надо остыть, мы с соседом заключили мир… на словах, по крайней мере.
Однако я чувствовал, что схожу с ума от ярости. Я полез в шкафчик, достал чистый лист, краски и несколько кисточек. Окинув мстительным взглядом нетронутое пространство холста, я принялся рисовать. Я рисовал десять часов — без перерыва. И все это время мое бешенство не проходило. Результат был потрясающим. Во всяком случае, на мой взгляд.
Я даже не знал, как назвать картину. Я был уверен, что получилось нечто Поразительное. Лист был шестнадцать на двадцать дюймов. Всего там было девять фигур, которые, вращаясь, падали в черный туннель. Основная фигура возвышалась над всеми — она покрывала пространство с нижнего левого угла до верха правого. Восемь других падали спиралью вправо и скручивались жгутом в правом нижнем углу.
Я решил, что это полотно очень важно, хотя бы потому, что оно представлялось отражением того, что творилось у меня внутри. Я был просто переполнен эмоциями, и все, что мне оставалось — лихорадочно набрасывать краски на холст.
Закончив работу, я понял, что гнев мой прошел. Я успокоился. Тогда я посмотрел на полотно.
«Самая безобразная картинка из всех, что я рисовал», — сказал я себе. Однако в тот момент я не мог посмотреть на нее с точки зрения зрителя.
Чувствуя себя полностью обессиленным и физически, и эмоционально, я чуть было не скомкал ее и не выбросил. Но вместо этого я все же положил ее в шкафчик и пошел спать.
Утром, когда проснулся, я уже чувствовал себя получше. Умывшись и приготовив завтрак, я вспомнил о картине. Посмотрев на нее с огромным удивлением, понял, что у меня получилась очень важная и хорошая работа. Хорошо, что я удержался и не порвал ее вчера.
Как только она высохнет, я пошлю ее тебе. Сондра! Мне только что пришло в голову — я назову ее «Свершившийся факт»!
С любовью вкладываю в письмо «Готический шрифт», который ты просила. Надеюсь, он тебе поможет.
Малышка, а ты получила мой другой рисунок — «Завершающий смертельный удар, последняя сцена»? Я послал его тебе еще прошлым воскресеньем, но ты до сих пор не подтвердила его получение, как и то, что получила мой «Лес троллей». Неужто они не дошли до тебя?
Сейчас я каждый день очень занят — рисую иллюстрации к LOTBM. В ближайшие пару недель думаю закончить с этим делом и тогда пришлю тебе их посмотреть — и довольно много.
С любовью,
Дэнни.
УВАЖАЕМЫЙ САТАНА!
Антон Шандор ЛаВей при жизни был воплощением страстей, желаний и страхов для многих людей, включая и тех несчастных, кто решился написать человеку, которого они считали напрямую связанным с дьяволом, надеясь таким образом улучшить свою унылую жизнь. Основав темную церковь и распространив идею о том, что церкви должны платить налоги, в конце шестидесятых и начале семидесятых ЛаВей стал важной для масс-медиа фигурой. Он постоянно участвовал в ток-шоу и других телепередачах, не говоря уже о бесконечных фотосессиях. После шести лет, шести месяцев и шести дней сверкания в лучах славы ЛаВей стал уходить в тень, держась в стороне даже от своих последователей, которые, в свою очередь, сами создавали соревнующиеся друг с другом группы. Один из членов Церкви Сатаны попытался совершить переворот, заявляя, что ЛаВей не выказывает к рогатому божеству должного уважения. Годы шли, «Сатанинская Библия» и «Сатанинские ритуалы», изданные крупным нью-йоркским издательством Avon, продолжали хорошо продаваться, а Антон ЛаВей становился все большим отшельником. В 1987 году интерес ЛаВея к миру, как и интерес мира к ЛаВею, кажется, пробудился. Начало этому было положено интервью, которое Антон Шандор дал Юджину Робинсону для номера независимого журнала
