рублю за штуку полный мешок кошек любого цвета.
Вернувшись, устроили достойные поминки изабеллиной душе. Затем Королева проводила Кента на автобусную станцию. На прощание поцеловала.
Вперед! О Ландыше так больше и не вспомнили…
Глава 13
Что они о Ландыше не вспомнили, мне, Автору, немало повредило: я так и не сумел последовательно восстановить рассказанное Маргаритой о Феликсе. И я опять не знал, что предпринять с таким незадачливым героем. Он никак не сочетался с Марго, и я был вынужден их развести. А дальше что?
Обычно я полагал, что можно запросто создать роман или рассказ за счет одной лишь фантазии, имея какие-нибудь самые незначительные конкретные образы или ситуации в качестве отправной точки. Я полагал, что можно легко создавать произведения, импровизируя и не слишком ломая голову над планированием будущей вещи. Я целиком доверял импровизации, а она вот подвела меня. Теперь, оказавшись со своим бездомным героем в дороге и не имея понятия о том, куда эта дорога ведет, мне пришла пугающая мысль: несерьезно все это! Во имя чего затеял я этот рассказ? Приключения… Но они чему-то должны служить, должны быть как-то обоснованы.
Я показался себе отцом, прогнавшим из дома сына на произвол судьбы… Разве не так поступил я с Кентом: породил, сделал неудачником, заставил нарушить закон и бросил.
Конечно, бросил. В тот самый момент, когда я написал о его решении покинуть Маргариту, пока та не выгнала его сама, я его и бросил: сам-то я сидел в самолете и летел домой, в Москву, один, без него. Я не мог взять его с собой – мне некуда было его девать.
Я решил дома спокойно и трезво осмыслить положение, посоветоваться со Станиславом, а Кент пусть пока погуляет, где хочет.
Я летел домой, а на душе тревожно. От душевного взлета, с каким я начал свой роман и вырвал аванс, не осталось и следа. Думая о Стасе, я не мог отмахнуться от мысли, что неудачно выбрал и тему, и героя. Зачем надо было вытаскивать его из тюремных стен, когда не кого-нибудь, а именно Станислава окружает целый мир, заключающий в себе и негативные и позитивные явления, – мир, в котором столь много не до конца понятого, решенного, в котором каждый день происходят новые открытия, ставящие людей перед необходимостью создавать новую педагогическую науку, новые, более современные методы преподавания, подходы к человеческому сознанию, и это – педагогика! – действительно настоящая борьба за лучшее будущее, хотя и нет в ней романтических приключений и рискованных поступков.
К тому же, разве мало книг, в которых преобразование отрицательного в положительное изображено не хуже, чем это смог бы сделать я в своем романе о Феликсе Кенте? Ну, опишу еще раз «малину», бродяг, попавших под влияние облагораживающих, исцеляющих направлений жизни, пришедших, наконец, к заключению: так больше жить нельзя. Так что же это, если не повторение уже сделанного, уже существующего?
Описание трудностей и риска, какие испытывал Кент в своем побеге, а также тех, которых образ его жизни ему неминуемо принесет, никого не страшит, Ее отталкивает: на бумаге самые страшные ситуации выглядят даже привлекательными. Часто получается так, что читатель прямо упивается всякого рода опасностями!.. Для него само слово «опасность» обладает магической, притягивающей силой. Представьте себе киноафиши с такими, например, заглавиями: «Опасный побег» или «Опасная погоня»… Обыватель бегом ринется за билетом, и можно сказать с уверенностью – зал будет полон.
Тем не менее Кент у меня уже есть, и даже убить его теперь не так-то просто, хотя этим я и мог бы освободиться от него…
А между тем совершаются же убийства просто так, и по пьянке убивают же люди, тебя не спрашивая, и смерть так естественно вписывается на страницы жизни. Вот хотя бы сейчас: если этот лайнер клюнет носом, помчится вниз и врежется в землю? Конец. Ты встретил редактора, который перечеркнул все, что ты сделал, и твою собственную судьбу, который, ни с кем не считаясь, вносит свои коррективы по своему определению. Так почему же жизнь может так естественно предложить смерть без особой логической подготовки, а я на своих страницах боюсь убить Кента, мною же созданного?
Пока я раздумывал обо всем этом, самолет приземлился на Внуковском аэродроме.
Дома, едва я вошел в подъезд, судьба преподнесла мне хотя и не смертельную опасность, но нечто малоприятное, – во всяком случае, она внесла в мою жизнь и на самом деле неожиданные коррективы.
Я, естественно, прежде чем подняться к себе наверх, достал почту и в кипе писем, газет, журналов обнаружил тощенький желтенький конвертик, который не сразу бросился в глаза. Полистав журналы, просмотрев другие письма, я, наконец, вскрыл этот конвертик и нашел в нем повестку, приглашавшую меня в отделение милиции…
Что бы это могло означать? – вопрошал я себя, но ничего путного не придумал. С милицией как будто никаких дел я не имел – не я же удрал из колонии, а мой герой! Так что бы это могло означать? Ответ не заставил себя долго ждать. Нашелся внимательный человек, согласившийся объяснить суть дела, причем со всеми подробностями. Это был следователь, а встретился я с ним в его кабинете, куда был приглашен повторно – теперь по телефону.
Телефонное приглашение вроде бы ничего плохого не предвещало: оно было произнесено обыденным, даже скучным тоном, словно речь шла о потерянном носовом платке: «Заходите, когда найдете время»… Не зная сути дела, я доверчиво отправился в милицию. Здесь я узнал, что носового платка не терял, а в тот вечер, три недели назад, когда в ресторане «Лира» в обществе малознакомой компании гасил джином бушевавший в моем сердце огонь творчества, кому-то – не то Геллеру, не то Келлеру – весьма основательно повредил голову, говоря точнее, хватил его бутылкой по башке. Каким-то образом мне удалось тогда уйти, несмотря на то что одна молодящаяся дама с хорошо поставленным голосом, оказывается, призывала на мою голову небесные кары.
Следователь зачитал мне показания свидетелей. Один из них даже свидетельствовал в мою пользу: он слышал, что этот Геллер-Келлер оскорбил девушку, с которой я пытался якобы танцевать (бог ты мой – я же не танцую!). Я назвал его ослом, и он – свидетель видел! – бросил мне в лицо рюмку вина, а я в ответ ударил его бутылкой.
Мне повезло: следователь оказался гуманным – он взял с меня подписку о невыезде из Москвы и отпустил. А я в тот же вечер… ехал в Таллин и жарил мысленно на вертеле даму, у которой хорошо поставлен голос. Что же касается Келлера-Геллера, он, оказывается, находился в больнице, и врачи были в полном неведении относительно того, выйдет он оттуда сам или его вынесут.
Должен пояснить: я, конечно же, его совсем не знал, и скорее всего, ни он ко мне, ни я к нему в
