— Что было- то? Зачем вас так срочно с места сорвали? — спросил Ильин, имея в виду собрание командного состава.
— «Умрем за Бога, князя-императора и родное Отечество», Федька — ответил Конечников. — Сборная эскадра гиперпространственных кораблей пойдет рейдом к Гало. Нам дан приказ — любой ценой разрушить верфи на ее орбите. Командиром, как всегда, назначен полковник Гагарин.
— Мать твою… — выругался Ильин. — Сдается мне, тезка, что всем нам крупно не повезло. Те, кого не расстреляют эланские линкоры, с чувством глубокого удовлетворения смогут врезаться в их бронированные корпуса. Жили грешно, и умрем смешно. Напечатают про нас в «Имперском сплетнике» трогательную, проникновенную статейку, зарегистрируют в списках потерь и уберут в архив личные дела.
— Прямо как в банк… В активы Тупил Дубилыча гребаного. Скольких еще положит не за хрен собачий, — нервно усмехнулся Конечников.
— Почему людям не объявил? — вдруг поинтересовался Ильин, заранее складывая на лице гримасу осуждения.
— Пусть поспят сегодня спокойно. Погрузка зарядов будет идти пару дней. Успеют написать прощальные письма и поворочаться ночью без сна.
— Может ты и прав, — ответил зампотех. — Ты командир, тебе решать.
— А раз я командир, то у меня к твоим техникам задание будет.
— Какое? — насторожился Ильин.
— Помнишь, мы лет пять назад хотели попробовать? — зашел издалека Федор.
— Лапин по секрету дал знать, — сказал Ильин, — что Никитка Симонов снова суд чести готовит.
— Кого в этот раз?
— Тебя…
— И за что?
— За публичное оскорбление государя.
— Еб его мать, стукача долбанного, — вырвалось у Конечникова.
— Не кричи, люди спят, — осадил его Ильин.
— Оптимист он, однако… Ну да бог с ним. А пять лет назад мы с тобой…
— Крок, допрыгаешься ты до суда офицерской чести, — перебил его Ильин. — Тебя тогда предупредили. А за это точно не помилуют…
— Федор, просто узнать очень хочется. Сейчас или никогда. Или здесь, или нигде.
Ильин хотел возразить, но вдруг осознал подтекст этих простых слов.
— И что, теперь получается можно? — задумчиво произнес он.
— Последнее желание смертника, — сказал Конечников. — А разве ты сам не хочешь узнать, как работает программа интерпретатора команд? Твоя, между прочим. Я помню, с каким удовольствием ты ее писал.
— Одно дело абстрактное творчество, другое дело его применение, — ответил Ильин. — Крок, ты вправду решишься на глазах у всех…
— По обстановке, — прервал его Конечников. — Давай так. Я дал тебе команду смонтировать дополнительный мануальный интерфейс на капитанском посту, а объяснил это тем, что операторам- наводчикам корабля потребуется моя помощь.
— Хорошо, — ответил Ильин. — Есть смонтировать, командир.
Конечников кивнул, и прошел в капитанскую каюту — закуток 2 на 1,5 метра.
Он погасил газоразрядные трубки на потолке, зажег маленький уютный светильник, запустил на компьютере медленно сменяющие друг друга красивые виды разных планет. Конечникову редко удавалось побыть одному, в тишине и покое, чтобы хотя бы ненадолго отойти от тесноты корабля и печальных обстоятельств экзистенции.
Но сегодня недоступная для среднего офицера роскошь ему не помогла.
Подстегнутые дозой алкоголя, мысли снова закрутились вокруг того, что жизнь оборвется через несколько дней… Ничего великого, о чем мечталось, он не совершил… Не отомстил эланцам за ядерную зиму на родной планете, за сотни лет существования его предков в пещерах…
Экспериментальный С-29, явясь на Амальгаму призраком другого мира, привел его сюда. Круг замкнулся. Теперь он сам командует таким кораблем, и его ждет смертельная битва с эланскими линкорами в самом сердце чужой империи… Сбылась мечта идиота… Все как заказывал маленький амальгамский дикарь. Воистину, дитя молит о том, что его мудрый отец просит Бога отвести от своего неразумного чада.
Федор, в который раз подумал, что благодаря своему давнему выбору просто напрасно потерял время, заставив себя пройти чужой путь, бросив свой собственный.
Единственно, что он реально получил за многолетнюю службу — это копейки, скопленные с заурядного лейтенантского жалования. Но на дикой планете, на которой денег не знают, его сбережения может быть и не нужны вовсе.
Конечникову захотелось, чтобы пришел Стрелкин, и они вдвоем, а лучше втроем, взяв для массовости Гута, устроили очередной погром в борделе, гоняя полуголых шалав и круша обстановку дома терпимости.
Или снова прицепились в Благородном Собрании к какому-нибудь офицеру штаба, устроив шумный мордобой прямо в зале…
Дверь распахнулась. На пороге стоял Стрельников. Выглядел он неважно: глаза красные, лицо с зеленоватым отливом, волосы мокрые. Второму лейтенанту было холодно, он зябко ежился и кутался в бушлат.
— Крок, мне бы добавить, — перешел сразу к делу Стрелкин.
— Васька, ты бы поспал до утра, глядишь, легче бы стало.
— Хорошо тебе говорить, крокодил ты амальгамский. Не пьешь, а только вид делаешь, что выпиваешь.
— Вась, ну правда, сколько можно? С Гутом пили, с Лохом пили. Выглядишь так, что краше в гроб кладут, а все мало. Что случилось? В толчок упал что-ли?
— Не… Как пришли, так в гальюне прописался, — Стрельников вздохнул — Наизнанку выворачивало, пока все не вышло. Федя, мне бы чуть — чуть.
— Да без проблем, — ответил Конечников — Пять минут…
Он вынул канистру с «оптической жидкостью» из сейфа, добавил пару апельсинов и принялся готовить пойло.
— Возьми водички хорошей, — сказал Василий, протягивая емкость. — Я ее и переливал, и отстаивал, и даже магнитами зарядил. Это не отрава газированная из «Лилии».
— Тебя от нее так?
— А то, — вздохнул Стрелкин. — А все ты… Быстрей! Быстрей! Вот и забыл.
Конечников в ускоренном режиме перемешивал компоненты, а Васька знаками показывал, что делать. Скоро напиток был готов. Стрельников понюхал, добавил воды и кусочек сахара, сделал несколько глотков.
— Моя школа, — довольно сказал Василий.
Алкоголь совершил с ним разительную перемену. Глаза загорелись привычным боевым огнем, лицо порозовело. В тело второго лейтенанта возвратилась жизнь.
Василий не остановился на этом и справедливо рассудил, что такое ценное средство не должно пропасть. Федор охотно присоединился к Стрелкину.
— Крок, — поинтересовался Стрельников, когда одолел пару шкаликов пакадуровки, — когда нас.… Ну, в смысле на Гало. Тютя говорил много, а конкретики — ноль.
— Васька, я точно не знаю, — произнес Конечников, нервно выдергивая из пачки сигарету. — Думаю через пару дней. Подышим пока.
— Все мы родились, росли, на мир смотрели, водку пили, баб любили. Думали о чем-то, мечтали. А теперь нас всех балластом сделают. Лишних сто пудов, чтобы лучше эланцу в борт войти. А налети мы по-
