уносились прочь от тел, оставляя пустые оболочки на растерзание огненной стихии.
Баба Дуня выла и дергала деда за рукав:
— Что стоишь, дурак старый, — истошно кричала она. — Делай что-нибудь, не стой столбом.
— Не суетись, Дунька, не срамись. Помирать только раз. Добежать-то до схорона надежного мы все равно не успеем, — старательно сдерживаясь, ответил дед. Говорил он это почти спокойно, но неправильные интонации и долгие паузы между словами его выдавали.
Объятый огнем корабль тем временем скрылся за горизонтом. Сейчас над землей встанет адский огненный гриб и все кончится…
— Деда, мы умрем? — спросил Федор, чувствуя, как немеют от страха ноги.
— Не знаю, внучок, — ответил дед дрожащим, слабым голосом. — Даст Бог, пронесет. Пойдем, как шли. Может, успеем ко входу подняться.
Издалека пришел легкий, едва ощутимый толчок. Баба Дуня завыла: «Ой, смерть пришла».
— Упал, — недоуменно сказал дед. — Нет взрыва.
Лицо старика просветлело.
— Нет взрыва, мальчики. Нет взрыва, хорошие мои. Бог даст — не помрем, — как заведенный радостно повторял он, и, не слишком понимая, что делает, снова и снова отряхивал внуков, поправлял им одежду и приглаживал волосы. — Пойдемте скорей, до Хованки рукой подать. Посидим там, глядишь и обойдется.
Конечников, заново пережив один из самых страшных моментов жизни, крепко заснул. Как тогда в детстве, с ощущением избавления от смертельно опасности.
Первый лейтенант спал недолго.
Светящиеся цифры на табло бортового времени показали «06–00». Дневальные двинулись по тесным отсекам крейсера, выдергивая матросов из царства снов нарочито истошными воплями. Крики, ругань и лязг механизмов разорвали тишину внутри металлического дракона.
Федор очнулся. Услышав будничные звуки побудки, какая-то часть Конечникова вдруг отчаянно не захотела, чтобы день наступал. Первый лейтенант с удовольствием пропустил бы то, что им всем предстоит сегодня.
По обыкновению, в чадной, тяжелой голове назойливо завертелись печальные и неприятные мысли, вытанцовывая собачий вальс.
Но странный сон-воспоминание вернул ему к тем временам, когда рутина не заела первого лейтенанта, снова подсказал ему, зачем он вообще пришел в армию. Сегодня он сможет расквитаться с эланцами за все. Пятьдесят поколений жителей Хованки мечтали об этом дне. И вот теперь именно ему выпало осуществить их мечты. Разбитость моментально ушла.
Конечников вновь пробежался по самому главному.
— «Ракеты доставили и погрузили, заряды к пушкам и плазмометам есть, продукты получены. Секретный пакет прислали… Время старта до сих пор не объявили. Однако и так ясно, что все случится сегодня, самое позднее в полночь. Письмо домой написано. Указания относительно денег на счете, — даны. Если что — отправят».
«Пора вставать», — решил он, сбрасывая одеяло.
— Команда «подьем» была. Чего дрыхнешь, Васька?! — поинтересовался он, увидев, что Стрелкин не собирается просыпаться.
— Крок, дай поспать, — отозвался с верхней койки командир первой батареи лейтенант Миронов. — Всего пять минут, блин.
— Дрочить закачиваем и быстро все поднимаемся! — отрубил Конечников.
— Дурак ты Федька великий, — сонно пробубнил Стрельников, возвращаясь из царства сна в тесное нутро корабля.
Командир операторов-наводчиков потянулся за рассолом, который стоял у него на тумбочке. — А, блядь… Я понимаю, когда водку оставишь — выжрут, но чтобы рассол…
Василий с огорчением посмотрел на ополовиненную банку с мутной бурдой, в которой плавали ошметья лука и зелени, потом жадно выхлебал все.
— Это Комар, наверное, когда ночью на смену поднялся, маленько принял для бодрости, — сказал Миронов. — По-соседски…
— Мирон, а что ты за него заступаешься? Сам, небось, приложился.
— Да ладно, Стрелкин, пожалел говна. Не водка ведь.
— Да чтоб ты обосрался, гондон штопаный… — в сердцах пожелал ему Василий.
— От гондона и слышу, чудила грешная, — обозлился лейтенант.
Он приподнялся на кровати, готовясь вскочить.
— Отставить! — резко и отрывисто крикнул Конечников. Потом добавил более спокойно. — Мордобой и бухло отставить до возвращения.
— И не бухло, а рассол, — ворчливо заметил Стрелкин. — Напиток, который сейчас ценнее винного порциона.
— Хороший артиллерист тоже многого стоит, — буркнул себе под нос Миронов.
— Парни, не копайтесь, — подстегнул их Конечников. — Я хочу, чтобы «дуры» на «ять» летали, и расчеты пушек были не обкуренные.
— Да ладно, тоже мне командир нашелся, — ворчливо сказал Василий. — Палыч вон по курортам, наверное, а мы тут…
— Ты вспомни, что мы не армия, а Дальняя Разведка, — заметил Конечников, засовывая ноги в штанины брюк. — Часто мы своими прямыми обязанностями занимались?
— А вы знаете, господа, — произнес Василий мечтательно, — с каким бы удовольствием я сейчас сопроводил бы транспорт. Висели бы над какой-нибудь планеткой, от скуки угорали, дурь шмалили. А по вечерам при параде летели бы к научникам в гости. Водку пить и пороться с тетками. У планетологов красивые бабы есть, прямо киски.
— Пиписки, — в тон ему ответил Федор, завершая процесс одевания. — Вставай, страдалец. Будет тебе сегодня групповуха.
Конечников вышел в коридор. Дневальный на посту у боевой рубки прокричал — «Здравия желаю, господин первый лейтенант» и вскинул руку, отдавая воинскую честь.
— Вольно, вольно, — ответил он, кивая головой. — Малявин где?
— Второй лейтенант Малявин, к командиру! — заорал дневальный.
— Чего глотку дерешь? — недовольно заметил Конечников. — Радио зачем? Попроси, чтобы подошел через 15 минут.
Он не стал объяснять, что хотел бы умыться и почистить зубы.
Но Антон Малявин, старший дежурной смены наряда, был поблизости и явился на призыв. Конечников огорченно вздохнул, и приказал себе успокоиться. «На тот свет пустят и так», — подумал он.
— Привет, Малява, — сказал Конечников.
— Привет, Крок, — ответил второй лейтенант.
— Как настроение? — поинтересовался Федор.
— Бодрое, горим синим пламенем.
— Сплюнь.
— Тьфу! Привычка дурацкая.
— Происшествия были?
— Нет.
— Контейнеры закрепили?
— Да.
— Надежно? Систему сброса проверили?
— Да Крок, порядок.
— Антон, а в твоей епархии как?
— Штурманская группа трезвая! — отрапортовал Малявин. — Толку от нас… Все равно через кольцо пойдем.
