зале. Именно здесь, после прочтения новых книг, я стал относиться к себе несколько критично. Когда я узнал, что Сен-Санс в пять лет сочинял замечательную музыку, антрополог Френс Гамильтон в шесть публично декламировал «Илиаду» и «Одиссею», Грибоедов в восемь лет поступил в университет, Лермонтов в пятнадцать закончил вторую редакцию «Демона», а в шестнадцать уже работал над «Маскарадом»; что Ренэ Декарт в семнадцать лет сделал величайшее открытие — «декартовы координаты», Галилей в том же возрасте открыл изохронность колебаний маятника, а Мендельсон-Бартольди создал симфоническую увертюру «Сон в летнюю ночь»; что Эразм Дарвин в восемнадцать написал свой труд «Зоономия», — я пристыдил себя. Я словно почувствовал вызов, который бросали мне человеки. Как будто кто-то из них настоятельно спрашивал: «А ты сам, путивлец, на что способен-то? Уголь в топку бросать, ящики сколачивать, на библиотечной скамье брюки протирать, читая книги ученых разных времен? И при этом все время поругивать наш антропологический вид! Сам-то ты кто есть? Что в тебе такого примечательного, отличного от всего рода людского? Да, рыжие волосы в России не так часто встретишь. Согласен, ты не ищешь материальной выгоды. Могу подтвердить: тебя не интересуют карьера, партии, бизнес, отношения с людьми, одежда, внешний вид. Ты предпочитаешь одиночество шумным компаниям. Не пьешь, не куришь, не увлекаешься наркотиками. Но таких очень много! Тебе приятней поваляться с книгой, чем с женщиной. Ты чаще мечтаешь, чем осуществляешь свои планы. Но что еще? В чем же твое отличие? Что в тебе от cosmicus? Размышления об отторжении всего человеческого? То, что ты обижен? Оскорблен? Таких много на мостовых и кладбищах! Твои мозги работают иначе, чем человеческие? А где свидетельство-то? Еще никакой уникальный продукт не создан! Никто не ведает о твоих планах, никто не знает тебя. Человеки могут не обратить на твое пришествие никакого внимания. Доказательств-то ему нет никаких! Пришел ли ты сегодня в этот мир или помер вчера, помрешь завтра, через девяносто лет! Ты же сам не следишь за полетом мух, за лаем собак, за криком новорожденных. А кому в голову придет наблюдать за тобой? Прислушиваться к твоим мыслям? Все представления об исходе кроманьонцев живут лишь в твоем воспаленном сознании. Народ счастлив! Он мечтает измениться лишь с точки зрения материального достатка. Вчера имел один рубль, сегодня хочет иметь сто, завтра тысячу. Все! Проблемы, о которых ты размышляешь, не интересуют человеков. Предъяви невидальщину! Покажи хоть в чем-нибудь свои сверхспособности! Для полноты впечатлений о мире человеков окунись в криминал, позанимайся культурой, политикой, искусством, наукой, чем хочешь! Действуй, утверждай свой уникальный вид cosmicus!» Именно после этого случайно возникшего разговора с самим собой я впервые начал искать чудо не вне, а внутри себя. Внутренний голос подсказывал мне, что оно есть, что оно не где-то далеко, а тут, рядом, готовое явиться по первому зову. Достаточно лишь распахнуть шторы сознания, и чудо предстанет во всей своей мощи. Через огромное библиотечное зеркало я обменивался взглядами с самим собой и думал, что история цивилизации посылает мне беспощадный вызов, посягает на убеждения, сложившиеся за годы размышлений. Мне невозможно было даже представить, что моя главная идея могла быть кем-то разбита и уничтожена. Но было бы куда болезненней и горше, если бы я сделал это собственными руками. Если бы предал ее или потащился бы за другой мыслью, то есть нежданно и негаданно лишился бы стержня жизни. Я заставил себя успокоиться. Остыть. Прошелся вокруг библиотеки — это был мой излюбленный маршрут. Решил временно ничего не менять в быту, жить той же затворнической жизнью дворника и читателя библиотеки. Но непрестанно думать, каким же образом проявить себя, чем же хотя бы себе самому доказать, что я настоящий путивлец, а не человек, выживший из ума. «Если, — думал я тогда, — я начну доказывать всем, что я представляю будущий вид землян, то меня засмеют. Обвинят в человеконенавистничестве. Посадят в психушку! Или во Владимирскую крытую, в Пермскую межреспубликанскую. Тюрем у этих много, место они всегда найдут. Необходимо доказать хотя бы себе самому, что я cosmicus. Я должен быть в этом уверен! Тогда, с открытым забралом, я имею право использовать все знания, весь свой природный дар для изгнания человеков в архивы истории. Но если я не истинный путивлец, то делать мне это категорически нельзя. На кого тогда оставить этот мир? Кто именно тринадцать миллиардов лет станет хозяйничать в нем? С этим делом нельзя торопиться. Для дальнейших стихийных мутаций должен остаться исходный материал, а им может быть лишь кроманьонец. С каким превеликим удовольствием я прослеживал бы дрейф генов, случайные флуктуации этих основных составляющих любого вида! Захватывающе интересно наблюдать, как сама материя скрупулезно, по атомам составляет генетический ансамбль нового вида землян. Но как подсмотреть за этим чудом? Где таинственная замочная скважина, позволяющая наблюдать за деланьем новых существ? Кто будет следующий, за cosmicus? Каким образом проследить за суперколдунами, магами, манипулирующими полиморфизмом длины рестрикционных фрагментов ДНК? Как созерцать фантастический перенос генных грузов в соматические клетки или наслаждаться бессознательной логикой спонтанных и индуцированных мутаций, удивляться аберрациям хромосом? Ведь зрелище-то великолепное! Может, создать собственную лабораторию? Проводить опыты? Посвятить себя экспериментам генной инженерии? Или пойти на работу в академический исследовательский центр? Стать научным работником? Нет! Нет! Идти к человекам пока никак нельзя! Я ведь уже решил: вначале надо поставить точный диагноз — кто я? Из какого вида? Кроманьонец или путивлец? Человек прошлого или существо будущего? И лишь потом можно принимать окончательное решение». Тут мне в голову пришла совсем другая мысль: человеки делятся между собой по ранжиру. Если несколько лет тому назад в высшие слои общества они попадали лишь по занимаемой должности, по партийному портфелю, то сейчас все больше — по капиталу. Интеллект и происхождение не играют абсолютно никакой роли. Мозги востребованы лишь коммерческие, авантюрные. Криминальное мышление является сегодня самым актуальным для россиян. Лишь люди с извращенным воображением достигают высот элитной породы, становятся героями своего времени. А все остальные мечтают походить на такие высшие личности: попсу в криминале, в культуре, в коммерции, в политике, в науке. Деградация вида началась, она ускоряется, она торопит движение к краху. Наиболее умные из них осознали приближение этого краха. Попробовали даже создавать банки спермы выдающихся человеков. И что? Какой результат? Ноль! Может, чтобы эффективнее смоделировать путивльца, спроектировать его абсолютно свободным от человеческих пороков, необходимо углубиться в их природу, тщательно исследуя тотальный упадок нравов и поток вожделений? Это поможет понять, какие гены кроманьонцев сохранить в cosmicus, а по каким пройти огнем и мечом, чтобы стереть их напрочь с лица земли. Скажу откровенно: эта мысль взбудоражила мое воображение, и я все чаще стал раздумывать, с чего начать свой эксперимент. Но тут я оказался в крайнем затруднении: в какой области изучать несовершенства человеков, чтобы изнутри понять их сущность? Их природу? Помощников у меня не было, я должен был полагаться лишь на самого себя. Прекрасно понимая, что для успешного вхождения в роль человеческого грешника необходимы артистические способности, я задался вопросом: а есть ли они у меня? Если есть, то в каком объеме? Впрочем, чтобы не тратить время попусту, я, сидя у библиотечного окна, стал всматриваться в поток людей, несущихся к зданию Генерального штаба Вооруженных Вил. Большая часть была в армейской форме. С утомленными, серыми лицами, они неслись мимо, почему-то напоминая мне грязный песок, выметаемый мной с московских мостовых. «Я же пообещал себе более уважительно относиться к людям, — мелькнуло у меня в голове. — К чему такие грубые сравнения? Это же представители их биологического вида писали умнейшие книги, которыми забит Дом знаний. Это же они придумали термин “толерантность”. Необходимо соблюдать именно толерантность по отношению к ним ». Тут я представил, что мое воображаемое орудие производства заработало в каком-то бешеном темпе, и мне показалось, что походка пешеходов стала еще стремительней. Они словно вылетали из-под моей быстро работающей метлы, молниеносно исчезая со столичных улиц. Именно здесь мне впервые пришли в голову криминальные сюжеты, вспомнились истории, слышанные в лагерной жизни, как «фармазоны» «ловили» у Генерального штаба «лохов-офицеров», предлагали им завышенные курсы обмена валютных чеков, имевших хождение в магазинах «Березка», а вместо денег вручали «куклы» — нарезанную бумагу. «Может, с этого начать вхождение в людской мир? — подумал тогда я. — По отдельным фрагментам их убогости убеждаться в несостоятельности человеков? В их самозабвенной алчности? Ведь если чек или любая другая вещь стоит рубль, а тебе предлагают три, то разве это не повод задуматься? Усомниться?
Вы читаете Я
