Я

он потребует еще чего-то такого, ненормального? Что тогда делать? Итак, 21 августа 199… года я взял билет в общий вагон, собрал в мешок свои нехитрые пожитки и направился в Москву. Сказать откровенно, мне было все равно, где и как жить. Запросов к условиям собственного существования я не имел никаких. Единственным, к чему я стремился, чего упорно, порой даже болезненно упорно добивался, было одиночество. И мне, в общем-то, льстило мое упрямство, радовала стройность, бескомпромиссность мыслей, родившихся в далеком детстве. К кому я ехал в Москву? Кто меня там ждал? У кого я смог бы найти приют? Ведь у меня не было ни одной знакомой души в этом мегаполисе! Не из-за того даже, что у меня не было родственников, а потому, что Я и человек никогда не смогли бы сблизиться. Как совместное проживание олдувайцев и питекантропов завершилось полным вымиранием первых, как контакты между питекантропами и неандертальцами ни к чему не привели и питекантропы навсегда исчезли, как связь между неандертальцами и кроманьонцами не состоялась и неандертальцы перестали существовать, так и в противостоянии «человек и Я» первый должен кануть в Лету, остаться только на страницах истории, стать предметом лишь археологического интереса. Мы никогда не сможем существовать вместе! Они об этом пока еще ничего не знают, но я-то был уверен в своей правоте! Поэтому мне было совершенно все равно, где я окажусь в столице. Я ехал туда за знаниями, и ничто другое не представляло для меня ни малейшего интереса. Я видел перед собой лишь стопки книг, но людей не хотел замечать. В то время мне казалось, что я совершенно одинок в своем стремлении к новому виду существ, который должен сменить кроманьонцев. Оставшись сиротой, я очень рано решил бежать от всего людского, и здесь, в Княгинине, это привело к следующим размышлениям: в кенийском ущелье Олдувай были обнаружены следы австралопитеков, появившихся более полутора миллионов лет назад; в германской долине Неандерталь найдены останки гоминидов, просуществовавших сто пятьдесят тысяч лет и получивших название «неандертальцы»; во французском гроте Кро-Маньон были найдены свидетельства появления первых человеков современного типа, живших уже более сорока тысяч лет назад и названных «кроманьонцами». Я появился в Путивле — значит, мой биологический вид с уверенностью можно называть «путивльцем». Надо же соблюдать академическую преемственность в антропологической последовательности! Однако это умозаключение вызвало у меня глубокую обеспокоенность: от Путивля до Москвы около четырехсот километров, — где я должен встретить вторую половину, чтобы продлить род путивльцев? В Москве? Но ведь все предыдущие места пребывания ископаемых видов существ — в Кении, в Германии, во Франции — были ограничены несколькими километрами. А у меня пространство увеличивается в сотни раз! Но, может быть, именно в столице я встречу женщину из Путивля, Недригайлова, Княгинина — и тогда все сойдется, антропологическая логика восторжествует: путивльцы придут на смену человекам! Любовь здесь не должна играть никакой роли: возникновение нового вида — разве тут до сентиментальных чувств? Я буду обязан сделать то, к чему призван. Обязан! Как бы она, вторая половина, ни выглядела! Разве внешность может влиять на такие фундаментальные решения? Я же не человек! Я же горжусь своим уникальным статусом! Стремлением к совершенству вне рамок человеческого сознания, вне существующего биологического вида. Я был уже глубоко убежден, что кроманьонца изменить к лучшему невозможно. Как коньяк в дубовых бочках может стареть лишь сорок пять лет, а потом дубильный аромат прекращает обогащать напиток, так и человеку хватило сорока пяти тысяч лет. Его интеллект и культура более не развиваются. Мутации не дают положительного эффекта, самосовершенствования не происходит. Это и есть конец одного из циклов эволюции и начало зарождения нового вида. С этими мыслями я торопился к поезду. Билет до Москвы в общем вагоне стоил три рубля двадцать копеек. Я вошел в вагон, нашел свое место, залез на вторую полку, положил под голову мешок с вещами и, утомленный предыдущими размышлениями, быстро и крепко заснул. Мистика снов — совершенно не моя сфера, но именно в поезде, мчавшемся в столицу, меня посетили необычные видения. Они настолько глубоко поразили мое воображение, что я впервые получил истинное наслаждение, которого никогда ранее не испытывал и не знал. Удовольствие от увиденного я ощутил буквально сразу, как только оказался в приснившейся Москве. Огромный город; широкие асфальтовые дороги; марки автомобилей, о которых я никогда даже не слышал; роскошные магазины, переполненные заморскими товарами; рестораны, предлагавшие все мировые деликатесы; квартиры, обставленные элитной мебелью; кремлевские кабинеты с покрытой сусальным золотом лепниной; библиотеки, книжные фонды которых превышали все мои ожидания; новейшие системы наземной и противовоздушной обороны города — все это совершенно не обескуражило, не удивило меня, юношу из глухой российской провинции. Самую большую радость я получил совсем от другого: этот мегаполис изобилия, эта гигантская инфраструктура зажиточности, весь этот потрясающий по своему размаху капитал столицы бывшей советской империи, все, что представилось мне сейчас как наяву, было лишено главного: Москва была пуста! К своей радости, я не увидел ни одного из человеков! Они исчезли! Испарились! Перестали существовать! И именно это престранное обстоятельство вызвало у меня нескончаемое наслаждение. Весь этот пятнадцатимиллионный город оказался моей собственностью, но мне он был совершенно не нужен, абсолютно для меня бесполезен. Я смотрел на всю эту человеческую роскошь и радовался тому, что их время закончилось, что первое существо нового вида — путивлец — ворвалось в этот мир, чтобы построить его заново. На совершенно другом физиологическом и моральном фундаменте! Так же, как нынешние люди, появившиеся в далекие времена в пещере Табун на горе Кармель, мечтали создать свой человеческий мир. И это у них получилось! Так и у меня получится. Я же совершенно другое существо! Как я пришел сменить их , человеков, так после путивльцев придут другие — переделывать этот мир на свой лад. Ведь Земля будет существовать еще около тринадцати миллиардов лет. Сколько еще других биологических видов придут на смену друг другу! Тут противодействие бесполезно, баррикады не построишь. Чем раньше поймут это люди, тем безболезненней уйдут они в иной мир. Таков уж закон природы! Некоторые из них понимают, что у людей нет будущего. Но их мозги на собственное совершенствование уже не способны. Гомеостаз нарушен. Наступает конец эволюции этого вида. Ну как бы повел себя человек, оказавшийся на моем месте: совсем один в таком богатейшем городе, как Москва? В столице России? Сегодня? Поселился бы в лучших апартаментах Кремля. Присвоил бы все драгоценности Грановитой палаты; ежедневно менял бы автомобили; приватизировал бы Монетный двор; стал бы владельцем Центрального банка; таскался бы по окрестностям мегаполиса, оставляя за собственной персоной роскошные дачи; набил бы матрац золотом, подушку — драгоценными камнями. Жонглировал бы пасхальными яйцами Фаберже; под стельку для обуви приспособил бы Конституцию страны; напечатал бы свои портреты и развесил бы их по всем площадям, домам, квартирам города. Окружил бы себя ракетами «СС-20»; на Красной площади расставил бы несколько МИГов; перед каждой кремлевской башней припарковал бы танки «Т-90»; у подъездов кремлевских домов разместил бы установки залпового огня «Град»; на крыше своей резиденции поставил бы противовоздушный комплекс «Стрела», а в спальне — вертолет «Черная акула». Чтобы незваные пришельцы знали, кто он таков, на что способен, какой силой обладает! По правительственной связи, по теле— и радиоэфиру, по каналам ИТАР—ТАСС он провозгласил бы себя президентом, генеральным секретарем, руководителем парламента, главным русским, пупом земли! Вот она, человеческая сущность: запросы, увеличивающиеся до бесконечности запросы, упорное желание обладать всем полезным и бесполезным хламом поставили шлагбаум перед дальнейшей жизнью человеков. Осознав это, я ощутил потребность громко закричать: хватит, товарищи! Баста, господа! Ваше время закончилось! Пришла наша пора! Мой новый биологический вид создаст совершенно другую цивилизацию! Мое презрение ко всему окружающему не знало границ. Тут я черпал силу в истории: как человек шумерской культуры был непонятен грекам, как этруски были загадкой для римлян, а римляне — изгоями для варваров, как варваров сменили средневековцы, а потом люди Возрождения, как люди Возрождения спасовали перед натиском капиталистов, как буржуазная ментальность переродилась в социалистическую, как социалисты уступили историческое место глобалистам, — так и современный человек сдаст без ожесточенного сопротивления жизненное пространство путивльцам. В этой логической последовательности была вся моя сила. Это только кажется, что между шумером и римлянином или между возрожденцем и глобалистом нет существенной разницы. Чепуха! Совершенно разные существа. Один отстаивал честь, другой — капитал, один приносил себя в жертву духовности, другой — насилию, один сковывал себя рамками христианской религии, другой провозглашал абсолютную свободу, один стремился к власти, другой — к анархии. Но все это были парадоксы мышления одного вида — homo sapiens, мутации одной эры — эры