норовил прижать обоз как можно ближе к скалистым пенькам, поджимающим степь с севера.
— Классные скалы, — оценила их из-под вскинутой ладони Роксалана. — Эх, тут бы пару деньков полазить! Давно я этим делом не баловалась.
Так началась месячная дуга вокруг чересчур сильных городов. Закончилась она опять среди скал — вот только занимающих уже больше половины степных угодий. Здесь случилось пройти три дня вообще без единого водопоя. Но возчики запасли драгоценную влагу для себя и лошадей во все емкости, от бурдюков до котлов, временно лежавших на телегах без пользы, табуны прогнали через опасный участок за день, коров и быков — за два, а овцы благополучно протрусили и так, мужественно дотерпев до ручейка под единственной скалой с заснеженной вершиной.
Тот ручеек и стал новой путеводной нитью, что через две недели вывела путников к морю с прозрачной водой сказочно-изумрудного цвета, с пологими галечными берегами и обильными кустарниками вдоль них. Вода была еще и теплой — Олег и Роксалана с удовольствием в ней купались по пять раз на дню. Кочевники смотрели издалека и цокали языками. Шаманка же пыталась удержать:
— Куда? Уббе утащит! Даже жертвы никакой не принесли! Глянь, пузыри идут! Не иначе, уббе…
Воительница корчила рожи и пугающе бесшумным брассом, подныривая под волны, уплывала вдаль на сотни шагов, доводя Ургу до истерики.
— Она же красивая, посланник! Ты токмо глянь, какая красивая! Ее шильтены скрадут, на остров себе поселят. Что делать станешь? Остров шильтенов невидим — что ни ночь, на новое место переходит. На него никому из смертных дороги нет. Скрадут — не вернешь!
— Если шильтены поселят ее у себя на острове, через месяц он станет мертвым, — ехидничал Олег и саженками гнался за девушкой. Но догонял редко — Роксалана плавала лучше.
Иногда к купальщикам подходил Любовод, раздевался, входил в воду, ополаскивался. Сын русалки знал, что водяной нежити ему можно не бояться. Но все равно относился к воде с уважением.
Вокруг моря путники не спеша пробирались к реке Или. Точнее — к ее западному рукаву. Если встать на стремена, было видно, как тростниковые заросли, перемежаемые протоками, помахивают своими коричневатыми кисточками еще далеко, далеко на восток, до самого горизонта. Обозы повернули вверх по течению, четыре дня путники наслаждались буйством жизни и кормов, а потом вдруг оказались в пустыне, разрезанной зеленой лентой реки на две части. И оба берега оказались твердокаменным солончаком.
— Это ненадолго, — пообещал Судибей. — Я знаю, слышал от тогайского купца… Зато здесь можно идти без остановок.
Степняк оказался прав — ночью к лагерю вернулись дозорные и сообщили, что впереди снова начинается исчерченный ручьями и протоками зеленый рай. Для табунов это опять оказался всего один переход, для обоза и остального скота — два. Дав голодным животным день отдыха, ханский отпрыск указал обозу идти по близкому, всего в полуверсте, предгорью, а сам уже в который раз повел многочисленные сотни к очередному кочевью.
В этот раз Олег поскакал вместе с ним и с седла наблюдал, как спешившийся Судибей с уважительным поклоном и улыбкой излагает свой неизменный ультиматум. Ведуна заметили. Двое стариков в белых войлочных шапках с обвислыми полями указали на него рукой, о чем-то оживленно беседуя, затем добрели до хана. Судибей оглянулся, встретился с Серединым взглядом, кивнул. Еще несколько минут, и степняк отвел коня, запрыгнул в седло.
— Они хотели меня съесть? — пошутил Олег.
— Их удивила твоя белая кожа, хан волка. Спрашивали, кто ты и откуда. Я сказал, что ты пришел откуда-то с севера, ты один из наших ханов и тебе покровительствуют боги. Ведь так?
— В общем, да, — согласился Середин.
— Они обрадовались.
— А пройти через свои земли разрешили?
— Какая разница? — цинично ответил Судибей и взмахом руки приказал сотням уходить. Демонстрация мощи закончилась.
Кочевники отступили всего на несколько верст и расположились на отдых на берегу реки. Расседлали лошадей, напоили и пустили их в высокую густую траву; расстелили потники, развалились, греясь на солнце. Кое-кто извлек из чересседельных сумок набившую оскомину жвачку — вяленое мясо. Нравится не нравится, но другой еды все равно пока не имелось.
Обоз должен был подойти сюда только завтра, отары — и того позднее. Так что торопиться было некуда. Пока стоянка войск недалеко от стоянки здешних жителей — тронуть чужое добро никто не рискнет. Воистину, солдат спит — служба идет. Обеспечивает безопасность одним своим присутствием.
Однако уже через два часа радостным гуканьем дозорные обратили внимание на нежданных визитеров. Мимо пасущегося табуна к реке подъехали пятеро всадников. Спешившись, они оставили скакунов одному из своих, расправили халаты, о чем-то переговорили и направились к становищу. Судибей тут же поспешил навстречу, поклонился, о чем-то заговорил. Олег поднялся — как-никак, он здесь если и не главный, то, по крайней мере, один из ханов. Чабык зевнул и присел. Видимо, с той же мыслью. Степняк взмахнул рукой, к нему подбежали его преданные Кумсай и Темир, выслушали. Уже через минуту они принялись расстилать у кромки воды, немного в стороне от основного становища, ковры, принесли бурдюки, чаши. Судибей сделал в сторону места для беседы приглашающий жест.
— Однако, — хмыкнул ведун, решая: обидеться ему на такое пренебрежение или нет. Однако запыхавшийся Кумсай развеял его обиду:
— Хан приглашает тебя… гостям… И тебя, уважаемый Чабык.
Судибей и гости дождались, пока соратники подойдут, и только после этого уселись на ковры. Темир наполнил пиалы, все отпили немного. Олег искоса осматривал местных кочевников: круглолицые, скуластые, с узкими глазами почти без ресниц и с коричневатой кожей. Безбородые, но с тонкими усиками. По возрасту мужчины уже явно перевалили рубеж своего расцвета.
— Мы хотели рассказать вам о нашей долине, чужеземцы, — пригладил усики кочевник с плотно закрытым левым глазом, сидевший напротив Чабыка. — Там, за горой, стоит Стена. За Стеной живут люди, не знающие наших обычаев и не желающие их уважать. Они веруют не в богов, а в чародейство и правят на своих и окрестных землях с помощью колдунов. Эти люди злы безмерно, и творить бесчинства доставляет им удовольствие. Что ни год, раскрывают они свои ворота, и выходит в нашу землю много разбойников. Чародеи навевают на наших храбрых нукеров слабость и безумие. Мало кто после такого колдовства способен поднять меч или пошевелить пику. Разбойники же смеются над ними и ранят невозбранно, разоряют наши стойбища, уводят с собой в рабство наших детей и женщин. Потом закрывают они ворота и прячутся за Стеной, неодолимой ни для конного, ни для пешего. Сказывают путники, кои бывали по ту сторону Стены, что нет в той стране дома, где не прислуживает хоть один ребенок нашего многострадального народа. Продают они отпрысков наших по цене двух овец, а нищим писцам так и вовсе раздают бесплатно. А как входят дети в силу, так их убивают, дабы не мстили они хозяевам за прежние обиды, и берут новых, за коими опять посылают своих колдунов и разбойников.
«Скорее всего, старики преувеличивают, — мысленно прикинул Олег. — Что за рассказ, коли не приврать хоть немного? Могучие колдуны, несчастные зачарованные храбрецы. Будь это так, извели бы вас давно под корень. Но в любом случае китайцы здесь резвятся от души, не без этого».
Кто именно живет за упомянутой Стеной, сомнения не вызывало.
— Сказывают наши предки, — продолжал повествование старик, — что много лет тому назад храбрый вождь Шельду Занги решил положить конец этому позору. Направил он трех своих сыновей во все концы света: на север, на запад и на восток — с приказом найти самых сильных
