— Еще не вечер. Вот кваквак я вам сказать.
— Ты что? Намереваешься отсюда выбраться?
— Со временем.
— И как, если это не секрет?
— Юми делать подкоп.
— О-о-о, — глубокомысленно протянул я. — И как успехи?
— Юми говорить, что больше девяти ярдов проквапать.
На этот раз я задумался надолго. Что-то не сходилось.
— Стены каменные.
— Ну и что? Квамень можно грызть. А за ним земля рыть. Беда в том, что туннель невеликва. Для Юми. Не для меня. Я никвак в него не пролезть.
— Вот так, собака! — грустно пискнул вейя.
— Сочувствую.
Могу представить, какой коридор следует прокопать, чтобы туда можно было вместить тушу взрослого блазга-воина.
— Эй! Нэсс! — окликнул меня Шен. — С кем это ты там разговариваешь?
— С блазгом, — потянулся я. — И с вейей, что бы это ни означало.
Целитель заткнулся, как видно, решая — не разыгрываю ли я его.
— Ладно, — наконец раздалось с той стороны коридора. — Поговорим позже.
— Позже? Парень, а ты уверен, что это позже будет?
— Если твой бояться меня, человече, то не думать о такваквой глупость. Мне твой тайны ни ква чему, — добродушия у Гбабака было на целое болото. — Юми говорить, что и ему тоже.
— Вот так, собака!
Я подгреб соломы и сел на пол, прислонившись спиной к холодным прутьям:
— Ну? Шен, ты скажешь, что тебя тревожит или я пойду спать?
Целитель не слишком-то поверил про «сон». Дураку ясно, что сейчас никто из нас не заснет.
— Что ты думаешь о предложении Проказы?
— Хм… — я порылся в карманах, пытаясь найти какую-нибудь монетку. — Можем подбросить сол. Император — согласимся. Корона — пошлем ее в Бездну.
— Хватит паясничать!
— А что ты хочешь от меня услышать?
— Правду.
— Чью правду? Мою или твою? Моя — очень проста. У нас больше нет причин переться в долину. Заклинание Матери Лаэн не угрожает. Не надо больше плясать под флейту Башни. Я достаточно понятно изъясняюсь?
— Да, — неохотно ответил он. — Вполне. Думаешь, здесь вам будет лучше и безопаснее?.. С ней…
— Лучше нам будет в Золотой Марке. Как можно дальше отсюда.
— Тогда почему?!
— Ты странный человек, малыш, — я устало закрыл глаза. Казалось, в них насыпали целое ведро раскаленного песка. — Сам же недавно говорил, что я грязный продажный гийян. С момента нашего прошлого разговора ровным счетом ничего не изменилось. Я все также трясусь за свою поганую шкуру. Хочу выжить. Точнее, попытаться это сделать. А здесь мне предоставляется такая возможность. Как тебе такое объяснение? Никакой романтики, никакой светлой цели, никакой помпезности, реющих на ветру флагов и прочей дряни. Мною движет всего лишь жалкое желание остаться в живых.
— Я знаю, что ты врешь. Пытаешься спасти жизнь Лаэн, а не свою. И я не вижу в этом ничего постыдного.
— Да ну?! — я постарался сделать так, чтобы мой голос звучал как можно насмешливее. Не собирался показывать ему, что он попал в самую точку. — Ты меняешься на глазах. Что собираешься делать сам? Пошлешь Проказу в далекие края?
— Она — враг.
— Не стоит говорить очевидные вещи. Даже мой друг Юми знает, что одна из Шести — опасная гадина.
— Вот так, собака! — подтвердил вейя.
— Если я буду с ней, то совершу предательство.
— Ну да. Ну да. Человек чести и все такое… Предательство перед кем, позволь узнать? Перед Башней? Ты, конечно, можешь умереть за нее и свою ненаглядную Мать. Твое право. Не собираюсь мешать. Только хочу напомнить, что ты предал их в тот момент, когда стал учеником Лаэн. Теперь они вряд ли будут с тобой любезны.
— Я говорю не о Башне, а о своей стране. Встать на сторону Проказы — значит, предать Империю.
— Ну, тогда, конечно, стоит сдохнуть. Империя это оценит. Если когда-нибудь узнает о твоей великой благородной жертве.
— Да при чем тут узнает?! Это вопрос совести!
— Я на подобные вопросы даже отвечать не буду, — несколько кривя душой хохотнул я. — К тому же, не помню, чтобы Проказа просила тебя выступить против Империи.
— Как ты можешь?! Ты ведь солдат! И воевал!
— Да! Воевал! — разом рассвирепев, заорал я. — Воевал! И поэтому знаю, что говорю! Слышишь меня?! Знаю! Я убил на эту проклятую войну часть жизни! Я сражался с Высокородными ублюдками в их гребанном лесу, а наши славные красавцы-маршалы в дорогих чистеньких мундирах говорили мне, что я герой. И жрали наши жизни, не отходя от походных шатров! Я был обычным солдатом, мальчик! Без всей твоей патетики! О ней как-то забываешь, находясь по колено в дерьме, крови и с тварями из Дома Бабочки на шее. А ты знаешь, что когда война кончилась, многих из тех, кто ковал в Сандоне победу, выбросили в выгребную яму?! О нас забыли! Мы остались ни с чем! Однажды я прошел жернова битвы «за страну» и стал тем, кем стал. Неужели думаешь, что сделаю это и второй раз? Ну, так ты ошибаешься. Мне не за кого сражаться, кроме себя и Лаэн!
— В таких вопросах мы плохо понимаем друг друга. Давай не будем больше спорить, — Шен неожиданно предложил перемирие.
— Ты точно решил отказаться? — угрюмо проговорил я, когда тишина стала уж очень невыносимой.
— Нет, — нехотя ответил он. — Не точно. Представь себе — я ужасно боюсь умирать.
— Этого нечего стыдиться, человече, — прогудел блазг. — Я думать, что тот, квато не бояться смерти — пустой. Ему нечего терять.
Я отошел от решетки и улегся на солому.
— Нэсс? — донеслось до меня.
— Да.
— А ты? Ты боишься смерти?
— Когда ходил по Сандону — не боялся. На той войне к ней очень быстро привыкали. Она всегда была где-то рядом.
— А теперь?
— Теперь? Теперь я просто не собираюсь умирать. Вот и все.
— Из-за Лаэн?
— Поспи, малыш, — наконец сказал я ему, смягчив тон. — Завтра все станет ясно. Уверен, что уж ты- то найдешь нужное решение и поступишь правильно. Все будет хорошо. Вот увидишь.
Я врал. А на душе у меня скребли кошки.
Глава 26
