Завернула и встала как вкопанная. Вылезла из нее милая молодая парочка, потянулась, размялась, осмотрелась по сторонам и влезла обратно. Что б им пусто было! Нашли где любовью заниматься.
Пришлось вступать в дело Анатолию. Не оставлять же машину вблизи НП! А вдруг ухажер надумает веток с дерева нарвать или на коре, повыше, надпись вырезать — «Люблю Люсю». Начнет резать, голову задерет и увидит чью-то нависшую над ним задницу. А чью? А зачем? Опасные вопросы.
В боевых условиях жить бы этому забредшему куда не следует франту не больше пяти минут. В мирное — приходится использовать более щадящие методы избавления от опасного свидетеля.
Михась сверху прекрасно видел всю картинку происходящего. Видел, как Толя зашел за кусты, засунул в рот два пальца и, пошевелив ими, вызвал обильное очищение желудка. На собственный плащ. Потом, покачиваясь и хватаясь за кусты, он пошел к машине, пиная по дороге лесной мусор и что-то громко и недовольно выкрикивая. Он увидел машину, набычился и заорал:
— А вот и хорошо, что такси! Мне как раз нужно такси! Тормози, шеф. Мне в город надо! — и стал лапать дверцу.
Водитель и его дама забеспокоились, заторопились, застегивая одежду.
— Тю, так ты еще и с бабой! — буйствовал Толя, расплющивая лицо по стеклу окон. — Ты еще и баб дерешь! Ну, молодец, мужик! Слышь, мужик. И баба твоя. Свезите меня домой. Что-то я раскис совсем.
Водитель приоткрыл дверцу.
— Чего шумишь? Чего тебе надо?
— Домой, — удивленно сказал Толя. — Я же тебе уже говорил! Мне домой надо. В постельку.
Водитель быстро оценил внешний облик Анатолия, его несфокусированные глаза, его дурно выглядевший и дурно пахнущий плащ, которым тот, допусти его в салон, будет ерзать по богатой обшивке сидений.
— Шел бы ты, дедушка, своей дорогой.
— А мне идти не надо, мне ехать надо, — попытался объяснить Анатолий. И потянул ручку дверцы на себя.
— Ты что, человеческого языка не понимаешь? — перешел на тон угрозы водитель.
— Понимаю! — примирительно сказал Толя. — Все понимаю. Сколько? — и, отворачивая пальцами воротник заляпанного плаща, полез за портмоне, одновременно пропихивая внутрь салона ногу.
— Уйди, дед! — начал свирепеть водитель.
— Сережа. Сережа! Успокойся! — закричала его спутница. — Поехали отсюда скорее.
Ну, умная же женщина. По крайней мере, много умнее своего тугодума кавалера.
— Без меня? — страшно обиделся Анатолий. — Без меня не дам! Без меня нельзя. Я такси… Я первым… заказывал.
Водитель захлопнул дверцу.
— Слышь-ка. Плачу за два конца. И за бензин. И за бабу. Слышь-ка, вернись! — продолжал гримасничать вслед удаляющейся машине Толя. Потом затих, быстро протрезвел и пошел оттирать плащ к ближайшей луже.
Тоже служба не сахар, хоть и не приходится на дереве висеть. Хорошо еще, водитель миролюбивый попался. Другой мог бы и зашибить.
И снова: мужчина, лет тридцати пяти — сорока, с залысинами на висках, прямым носом, в пиджаке коричневого цвета вышел в… из… прошел пятьдесят метров на северо-северо-восток до… находился там до… вышел в… И так до бесконечности.
Вечером, в темноте, усталые разведчики собрались вместе. «Верховых» пришлось снимать общими усилиями. Они так засиделись на своих ветках, так затекли, что сами стали похожи на деревяшки. В пору обрубать вместе с суками.
— Что б мы еще когда!.. Что б мы еще хоть раз!.. — недовольно ворчали они, сползая по стволам. — Да лучше помереть, чем так мучиться. Лучше сдохнуть на диване, чем жить на дереве…
— А раньше-то как? Раньше? — подначивал их Сан Саныч. — Или раньше деревья были ниже?
— Раньше не знаем. Раньше у нас камней в почках не было. И старческого слабоумия, — отвечали ветераны.
В машине все с жадностью набросились на еду и питье. Вот ведь тоже парадокс — раньше были худы, что колы в плетне, а могли сутками без еды и отдыха шагать. Теперь чуть не в два обхвата — а кушать подай!
— Успехи-то хоть есть? — пытался выяснить Толя. — Хоть какие-нибудь?
— Успехи есть. Просто удивительные успехи. Мы живы и не рассыпались по дряхлости.
Экспресс-итоги подводили в гараже, не вылезая из салона машины, подсвечивая переносной лампой.
— Северный, северо-восточный, восточный сектор. Борис.
— Забор ровный, без видимых разрушений, без сигнализации. Охранный пост в тридцати метрах от ворот. На крыше ближнего корпуса с западной стороны. Часовой сидит или лежит на чердаке, высунувшись в слуховое окно. Обзор не больше ста двадцати градусов. В дождь — меньше.
— Почему в дождь меньше?
— Потому что башку мочить не хочет.
— Ясно.
— Забирается наверх по приставной лестнице. Смена часовых — раз в три часа. Службу несут — так себе. Кто газетки читает, кто галок считает. Расслабуха.
— Сколько всего человек?
— Четыре. Или, может быть, пять.
— Раньше ты был точнее.
— Раньше много чего было. Да сплыло.
— Вооружение?
— Подмышки оттопыривались. У каждого.
Это точно. Больше сказать ничего не могу.
Может, есть что посущественней, может, нет.
В любом случае, навряд ли они будут таскать пушки открыто. Все-таки бывший пионерский лагерь. Вдруг бабушки-дедушки бывших пионеров понаедут искать утерянные ими год назад домашние вещички. А тут вооруженные дяди…
— Дополнения?
— Видел две машины. Микроавтобус типа «РАФ» и «Жигули». Приезд-уезд отметил. Номера и внешность водителей зафиксировал.
— Северо-запад, запад, юго-запад.
— О заборе то же самое. Часовой — на крыше двухэтажного корпуса. Должен ходить, но сидит за вентиляционной трубой, с севера или с юга. В зависимости от направления ветра. Ночью вообще не сидит. Судя по всему, пост временный, используется в случае дополнительной тревоги. Часовой спускается по внешней лестнице, приходит и уходит из соседнего барака. Возможно, там караулка.
— Подтверждаю. Днем видел дымок над трубой. Вполне вероятно, там они варят еду. Видел входящих-выходящих людей. Дверь всегда закрывают — экономят тепло. Значит, скорее всего там и отдыхают.
— Еще?
— Дежурят три человека. Есть подробные описания. Смена через три часа. Пистолеты в заплечных кобурах и, возможно, карманах. Дисциплина слабая. Службу не несут. Обычные бандюги. Из низшего звена.
— Сигнализация? Засады? Ловушки?
— Какие засады? Они совершенно уверены в своих силах. Они даже подходы не охраняют. Ограничиваются периметром лагеря. Вся сигнализация — вопль «Шухер, пацаны!». Мне кажется, мы переоцениваем противника.
— Лучше переоценивать, чем в последний момент сесть в лужу. Кровавую.
— Но и перестраховываться, как гимназистка-девственница…
— Ладно. Поехали дальше. Юг, юго-восток, восток…
