Которые недопустимы в тот исторический момент, когда наше государство встало наконец на путь уважительного отношения к закону и к правам отдельно взятого человека…
— Это не мы вернули, товарищ подполковник.
— А кто?
— Подозреваемый. То есть заместитель управляющего банком. По своей личной инициативе. Он позвонил и обо всем договорился. Насчет самолета. И материальный урон компенсировал.
— Тоже по собственной инициативе?
— По собственной.
— Что-то у вас все преступники какие-то очень сознательные.
— Мы, товарищ подполковник, Макаренко изучали. Труды по воспитанию, перевоспитанию и возвращению обществу оступившихся правонарушителей. И используем его научно-методические рекомендации в каждодневной работе с преступным элементом…
— А в дело? В дело зачем полезли? Которое вам никто не поручал? Почему не дождались группу специального назначения?
— Они ехали долго. Мы ждать устали…
— Что значит долго? Сколько положено, столько и ехали. Эта не ваша и не моя забота контролировать работу соответствующих подразделений.
— Виноваты. Товарищ подполковник.
— И зачем проведению операции препятствовали? Зачем сопротивление оказали?
— Мы?!
— А кто? Вот рапорт командира группы захвата. Читаю: «Указанные лица оказывали физическое сопротивление и нецензурно оскорбляли бойцов отряда в выражениях, характеризующих их родственников предыдущего поколения по женской линии, вследствие чего бойцам пришлось применить меры физического воздействия…» Ну, что скажете?
— Виноваты!
— Виноваты, виноваты… Ковбои хреновы. Наворотили делов. Половником не расхлебать.
Провинившиеся следователи одновременно повинно опустили головы.
— И что мне теперь прикажете с вами делать? Что? После того, что вы тут понаделали? Тут тебе, понимаешь, незаконные методы ведения следствия, и вступление в сговор с подозреваемыми в совершении противоправных действий, и нецензурное оскорбление работников при исполнении ими служебных обязанностей…
Как хотите, но я буду ставить вопрос о вашем соответствии занимаемой должности. И надеюсь, ваши коллеги, проявив свойственную работникам милиции принципиальность, поддержат меня в этом необходимом, с точки зрения поддержания дисциплины и уважения буквы закона во вверенных мне подразделениях…
На столе зазвонил телефон.
Подполковник замер, с тревогой посмотрел на звонящий аппарат и поднял трубку.
— Да, — сказал он. — Так точно. Здесь они. Оба. Да. Понял. Понял. Будет исполнено.
Положил трубку на рычаги и снова посмотрел на следователей.
— И наконец, главное. Посмотрите на себя, — грозно сказал он. — Что у вас за вид, понимаете? Что за физический облик? Как, не знаю, у хулиганствующих подростков уличных. Как у раздолбаев распоследних.
Их ценными подарками награждают. Банки. И управление, понимаешь. А они как беспризорники, ей- богу. Как бомжи, не имеющие места жительства. Позор, можно сказать, всему личному составу через вас!
Сколько раз напоминал о важности соблюдения внешнего вида в нашем, не терпящем разгильдяйства деле. Сколько раз ставил на вид. А у вас на лице вместо облика уважающего себя работника органов правопорядка какая-то, извините, беспринципность!
Идите. И приведите себя наконец в порядок.
— Разрешите идти? — одновременно испросили разрешения следователи.
— Идите.
Так же разом следователи повернулись. И шагнули к двери.
У обоих под глазами разливались чернотой огромные синяки. Размерами сопоставимые с передней частью сжатой в кулак кисти.
Ну точно разгильдяи… Позорящие, так сказать, честь доверенного им вышестоящим начальством мундира…
