— Ну что скажешь?..
Пленник ничего не говорил, безразлично глядя перед собой.
— Смелый, да?
Смелость мы, конечно, уважаем. И на тебя зла не держим. За то, что ты нам клизму вставил. Ловко это у тебя получилось… — рассмеялся генерал. — Такое учудил… Они у меня все углы обгадили. Молодец!
Понятно, пытается установить контакт, перейти от политики кнута к прикормке пряником. Значит, скоро, на контрасте, рявкнет.
— Целую часть на горшок посадил! У нас в министерстве как узнали, так чуть животы не порвали. Это кто, говорят, такую противную диверсию учинил?.. Ха-ха-ха…
И вдруг, не меняя выражения лица, не стирая улыбку с губ, наотмашь ударил пленника по лицу открытой ладонью.
— Ну ты будешь говорить? А то я сейчас сюда своих бойцов подошлю. Они на тебя дюже обижены. Будешь?! Помощник молчал.
— Груздев!
— Я.
— Давай ребят сюда.
В комнату вошли три бойца.
— Последний раз спрашиваю!..
Молчание.
— Приступайте.
Бойцы лениво подошли и без замаха, не сильно, но так, что захотелось взвыть в голос, ткнули пленника кулаками в корпус.
— Больно? — участливо спросил один из них.
— М-м…
— Так это еще не больно! Это так, лютики-цветочки.
Ударил еще раз, ударил под дых, так что пленник жадно стал хватать ртом воздух.
— А если ударить еще раз туда же, то больше ты уже не вдохнешь. И все… — пригрозил спецназовец. Но второй раз не ударил.
— Очухался? Вдохнул? Ну тогда получай.
Еще один удар пришелся в спину и обжег, как плетка.
Пока бойцы били вполсилы или даже в треть силы, пока они разминались, баловались. Они не были палачами и не получали от избиения беззащитного человека никакого удовольствия. Они просто выполняли приказ.
Что было даже хуже, чем если бы они были садистами. Садист натура творческая, увлекающаяся — разволнуется и в приступе страсти прибьет. А эти будут мучить расчетливо и бесконечно долго.
В общем не повезло.
Удар.
Еще удар.
Еще…
— Ну что, хватит тебе или добавить?
Молчание.
Удар.
Удар.
Удар…
Хорошо они на грушах и друг на друге натренировались. Умеют, ничего не скажешь!
Удар…
Помощник уже не мычал, уже кричал в голос, потому что так легче — напрячься всем телом и исторгнуть из глубины страдающей плоти дикий, звериный крик.
Так гораздо легче.
— Хватит! — коротко приказал генерал. Бойцы отошли, растирая затекшие кулаки.
— Живой? — сочувственно спросил генерал.
Пленник никак не реагировал. Но по его скулам медленно сползали к подбородку слезы. Все-таки это было первое его дело.
— Больно тебе… Так, может, не стоит упорствовать? Чем позже одумаешься, тем меньше останется здоровья. Все равно твоего геройства никто не оценит…
Раздался негромкий зуммер. Генерал вытащил из кармана мобильный телефон.
— Слушаю. Прямо сейчас? Хорошо.
Убрал телефон.
— Продолжайте. Но не переусердствуйте. Я буду часа через два, и к этому времени он должен заговорить. Любой ценой!
Генерал встал, одернул китель, постучал в запертую дверь, крикнул:
— Открывай. Это я.
Вышел.
Бойцы с видимым неудовольствием встали, подошли к жертве, обступив табурет вокруг.
— Ну чего ты, мужик, упрямишься? Тебе нехорошо, у нас обед стынет… Может, договоримся полюбовно?
Пленник не раскрыл рта.
— Надо Егорку звать, он сможет ему язык развязать…
Егорка был двухметровый, гориллообразный детина.
— Ну вы что, сами не могли справиться? — ворчал он. — Чуть что — сразу я!..
Наклонился, ухватил пальцами подбородок пленника, с силой, так что хрустнули позвонки, развернул к себе его лицо, взглянул в глаза.
— Били?
— Ну так!..
— Зря, только чувствительность отбили. Ладно, тащите сюда «козел».
— Зачем он тебе?
— Холодно!
В подвал внесли самодельный, с мощной, в палец толщиной, спиралью. Включили в сеть. Спираль быстро разогрелась и засветилась ярко-красным жаром.
Егорка вытащил из кармана плоскогубцы. И вытащил из другого большой, двадцатисантиметровый гвоздь. Который положил на спираль, положил в самый огонь. Выждал несколько минут, наблюдая, как острие гвоздя наливается красным светом. Ухватил шляпку плоскогубцами и подошел к пленнику.
— Вспомнил? — спросил он, поднеся гвоздь к самому лицу.
И, помедлив с полминуты и не дождавшись ответа, приложил раскаленный конец гвоздя к плечу пленника.
Затрещала сгорающая, обугливающаяся кожа.
Помощник закричал. Что было сил закричал, выплескивая в крике свою ненависть.
— Ну что? — спросил Егорка.
Этот больше походил на садиста, но тоже им не был, потому что, когда запахло горелой человечиной, он недовольно поморщился.
Ему рассказывали о таких, когда учили сопротивляться боли. Говорили — что не дай бог попадется вам «добряк». Такие добряки в тысячу раз хуже дюжины Джеков Потрошителей!
Егорка еще раз нагрел гвоздь.
— Подержите его, — попросил он. Добровольные помощники подошли, навалились на руки и на ноги.
— Теперь будет больно, — предупредил палач. Как будто раньше было приятно.
Он подвел гвоздь к ноге и на этот раз не приложил его, а резко и сильно вдавил острием где-то посредине стопы. Гвоздь с хрустом и треском вошел в плоть и, пройдя ногу насквозь, выскочил наружу. С
