да, ни нет. Вернее — и да, и нет.
— Я же вас не просто так, не из любопытства спрашиваю, — укоризненно покачал головой чекист. — Я ведь и по-другому могу спросить. И не здесь.
Профессор побледнел.
И попросил прокрутить кассету еще раз. И еще раз, причем уже без звука, сосредоточившись на мимике и жестах подозреваемого.
— Если судить по спонтанным психофизиономическим реакциям, то в большей части он говорит правду. Вот видите, этот характерный жест, он используется испытуемым во фразах утверждения, чтобы усилить силу воздействия на собеседника. Можно отмотать немного назад?
Подполковник нажал на кнопку обратной перемотки.
— Вот снова… Хотя здесь он говорит о вторичных, которые никак не могут ему навредить, вещах.
— Но, может быть, специально.
— Вряд ли. Человеку очень трудно контролировать свои спонтанные психофизические реакции. Когда мы злимся, нам трудно улыбаться. Вернее, мы можем улыбаться, но это будет совсем другая улыбка, скорее ухмылка, чем улыбка. Гримаса. Заставить себя изобразить радость в момент угрозы очень трудно, почти невозможно. Равно как наоборот — показать испуг на пике веселья. Точно так же трудно, говоря неправду, строить при этом гримасы правды. Ну раз, ну два, ну три, но контролировать себя на протяжении долгого разговора практически невозможно — мимика и жесты все равно вас выдадут. Именно поэтому я беру на себя право утверждать, что здесь он говорит правду.
— А здесь?
Подполковник запустил видеомагнитофон.
— И здесь тоже.
— А здесь?..
Собравшись уходить, подполковник от всей души поблагодарил профессора и попросил его написать расписку о неразглашении.
— Это ведь в общих интересах, — напомнил он. — Чтобы никто не узнал, кто у вас был и о чем просил.
И его мимика и жесты неопровержимо свидетельствовали, что он не шутит…
Следующим был найденный по газетному объявлению надомник, который по просьбе начальников на домашнем полиграфе определял, воруют ли их подчиненные и изменяют ли им их секретарши. Бизнес шел хорошо, поэтому он совершенно не удивился, когда к нему заявился очередной заказчик.
— Это ты, что ли, оказываешь услуги населению? — спросил тот с порога.
Или «крыша», или милиционер — сразу понял надомник без всякого прибора.
— А лицензия у тебя есть?
Значит, «крышующий» милиционер…
Он даже удостоверение предъявить не попросил, так как принадлежность к органам правопорядка у вошедшего на лбу была написана.
— Ну так есть или нет?
— Конечно, есть, — показал надомник сложенную вдвое пятисотрублевку.
— А свидетельство частного предпринимателя?
— Это? — протянул надомник еще одну пятисотку.
— Санитарную книжку.
— Да вы что! Зачем мне санитарная книжка?!
— Вы с людьми работаете! Я вот сейчас дверь опечатаю, а тебя в отделение!..
Пришлось предъявлять «санитарную книжку». Договор на аренду помещения… Паспорт с пропиской… Схему эвакуации в случае пожара… Кипа «документов» получилась изрядной.
— Слушай, а ты точно можешь узнать по голосу, если пургу гнать?
— Ну-у… — замялся надомник.
— А если кто-то кого-то замочил и в несознанку пошел? Ты сможешь узнать? Да не менжуйся ты, я же не за просто так, я заплачу, — пообещал милиционер. — Сколько надо? — и потянул из кармана только что засунутые туда пятисотки и сотки.
Милиционеры не женихи — отказывать им не принято.
— Где человек, с которым я буду работать? — спросил оператор детектора лжи.
— Здесь, — протянул ему мент видеокассету. Определение правдивости человека по изменению тембра его голоса было новомодным методом. Считается, что, когда человек осознанно врет, его голосовые связки реагируют на это подсыханием, отчего голос меняется. Ухо такое изменение распознать не может, а приборы вроде бы способны. Конечно, не те, не игрушки, что продаются в магазинах, а серьезные приборы.
Милиционер включил видеомагнитофон. Полиграфист просмотрел всю пленку от начала до конца, смутно удивившись тому, что она идеально подходит для применения детектора лжи. Среди множества вопросов встречались такие, которые позволяли выставить прибор на этого конкретного испытуемого.
Например, воровал ли он в детстве.
В детстве воровали все. Пусть не по-крупному, пусть конфетку из кармана курточки, висящей в соседнем одежном ящичке в детском саду, или варенье из шкафа на кухне — но все. А испытуемый ответил, что не воровал. Что заметил прибор, отреагировав на вранье всплеском кривой.
Эта кривая и должна была стать алгоритмом, позволяющим выявлять ложь. Если подобная линия на экране монитора повторится вновь, то это будет означать, что испытуемый снова соврал!
Ну что, поехали?
— Вы завидовали своему убитому шефу? Конечно, завидовал, как он мог не завидовать?
— Нет.
Ползущие по экрану линии метнулись вверх и вниз, вырисовывая узнаваемый узор. Правда, он немного отличался от эталонного — он был больше. Значит, испытуемый солгал сильнее, чем в первый раз!
— Не нарушали ли вы закон?
Конечно, нарушал. Не может Начальник Охраны не вылезти за рамки закона! Голову можно на отсечение дать, что он приобретал и хранил незарегистрированное оружие и боеприпасы, прослушивал без санкции прокурора телефоны, «наезжал» на конкурирующие фирмы…
А сказал — нет.
А полиграф сказал — да!
Очень интересно. И, главное, наглядно.
Теперь можно переходить к более животрепещущим темам.
Например:
— Вы утверждаете, что это убийство совершили не вы?
— Не я…
И хоть бы что! Никаких дерганий, никакого шевеления линий! Тишь да гладь!..
Выходит, он не врет? Выходит, что говорит правду?..
Снова куча второстепенных, никому не интересных, призванных усыпить бдительность говорящего вопросов. И вдруг, неожиданно, как удар из-за угла:
— У вас были какие-нибудь причины желать смерти потерпевшего?
— Нет, никаких…
И опять никаких реакций. Ровным течением линий полиграф подтверждает, что испытуемый не лжет, говорит правду!
Он не убивал.
У него не было причин желать своему шефу смерти.
Он не знает имен преступников.
Значит, это не он…
Но если не он, то кто? Кто и каким образом мог проникнуть в хорошо охраняемый дом, как мог из него выбраться незамеченным и как умудриться вместо себя усадить на скамью подсудимых Начальника Охраны?
