я снова был не против. В первый раз за всю жизнь я позволил девушке доминировать в наших отношениях. Случись это с какой-либо другой особью женского пола, я без промедления послал бы ее к черту. Но Женя отличалась от всех девушек на свете – во всяком случае, для меня. И единственный способ прекратить ее игры был только один – расстаться с ней.
О чем я и помыслить не мог.
Ее холодные пальчики проскользнули меж моих узловатых пальцев, несколько отвыкших к тому времени от хирургической работы. Женя крепко схватила меня за руку и потянула к выходу из залы. По пути нам снова встретился клоун Фома Никитич, довольно нетрезвый, утерявший в ходе вечеринки цилиндр (вероятно, предназначенный, чтобы доставать оттуда кроликов за горячие бело-розовые уши). Он широко расставил верхние конечности, и шатаясь из стороны в строну, с криком: «Куда же вы, душа моя Женечка?!», преградил путь. Я с трудом сдержался от того, чтобы сказать распорядителю резкие слова. К счастью, сдержался, в этом мне помогла Женя – она на короткий миг приникла к его волосатому уху и что-то туда шепнула. Клоун на мгновение стал еще более багровокожим, чем был до этого, потом довольно кивнул, притронулся к щеке Жени в ласкающем жесте, а затем, вы не поверите, с размаху шлепнул меня по заднице.
Вот вам и распорядитель, вот вам элитный раут. Сплошное пьянство и хамство.
– Дмитрий, – сказал этот паяц, – ты похож на хорошего человека, сегодня ты мне понравился, дружок. Но ты новый человек для нас, и хочу тебя предупредить: если ты сделаешь Женечке хоть что-то плохое, я лично сделаю тебе тепель-тапель. Убью тебя кочергой по башке. Ты понял?
– Договорились, Фома Никитич, – сказал я, леденея лицом от нанесенной обиды, и все же держа себя в руках, как подобает достойному человеку. – Счастливо оставаться, Фома Никитич! Не ешьте много жареного и сладкого, не употребляйте копченостей и плохого вина – это вредно, поскольку может вызвать разлитие желчи. Не забудьте принимать поливитамины. Adios! [31]
– Оревуар! – отозвался Фома Никитич, приложил руку к сердцу и низко поклонился. – Берегите Женечку, слушайтесь прекраснейшего Ивана Алексеевича, и будет вам за то счастие!
Вот же придурок!
Хотя был в этом какой-то подвох. Возможно, я только что участвовал в очередном розыгрыше. Как только мы выскользнули из дверей, я шепнул Жене:
– Уж не подлиза ли сей Фома Никитич?
– Увы, нет. Мы предлагали ему, но он отказался. Сказал, что поздно уже – судьба ему дожить свой век «обычным». А вообще он старый наш друг и покровитель.
– Покровитель? Что ты имеешь в виду?
– Он владелец этого дома. Он устроил эту вечеринку.
Женя назвала фамилию Фомы Никитича. Моя нижняя челюсть немедленно упала, и рот некоторое время находился в приоткрытом положении. Я сразу вспомнил лицо из газетных фотографий, мысленно удалив парик и приклеенные бакенбарды. Как я сразу не узнал его?! История о том, что тебя шмякнул ладонью по заднице лично финансовый олигарх Дрыгайлов, достойна для рассказа будущим детям, но не факт, что они поверят. Мало ли что несет тщеславный папаша?
Тем временем мы быстро шли, почти бежали по длинным коридорам, нисколько не собираясь покидать здания, наоборот, вовлекаясь все более вглубь его. Женя, несомненно, бывала в особняке много раз и знала, куда идет. Пальцы ее стали горячими, лицо раскраснелось, да и сердце внутри меня стучало быстро, словно колеса экспресса, несущегося по рельсам. Нас с Женей ждало что-то интересное.
Очередная авантюра?
Нет, авантюрой это не назовешь. Такое уже бывало у нас с Женей многажды, и каждый раз я предвкушал это с некоторым изумлением, ощущая, как потрескивают в воздухе малые грозовые разряды. С ней это всегда было по особенному – иначе она не умела. Она ничего не изобретала, просто истинные ее чувства, обычно замаскированные, в эти моменты начинали вырываться синими молниями, били наповал, доставляя удовольствие, несравнимое ни с чем.
Мы достигли лифта и поднялись на этаж выше. За секунды путешествия в подъемнике Женька успела довести меня поцелуем почти до потери сознания – много ли надо пьяному доктору? Я выбрел из лифта с чудовищной эрекцией, тесноватые брюки мои едва не лопались, а я был готов лопнуть куда быстрее брюк. Она спешно повела меня вдоль полумрачного коридора с рядами дверей по обе стороны. Остановилась вдруг, к великому моему облегчению, сноровисто отомкнула замок латунным ключиком, дотащила меня до широкой кровати и опрокинула на нее, толкнув в грудь. Расстегнула мой ремень, одним движением стянула штаны и трусы до колен. Потом стянула свои трусики вместе с колготками, как змея сбрасывает кожу, только встократ быстрее, и оказалась сверху, во всей одежде, кроме, разумеется, трусиков и колготок, брошенных ею прочь одним комком.
Тут я и лопнул.
Не ждите быстрого конца сцены, это всего лишь начало. Начало удовольствия, продолжившегося в душевой, в которую я таинственным образом переместился через несколько секунд вместе с моей девочкой, вдруг полностью избавившейся от одежд, как, впрочем, и я. Решительно не помню, как снимал смокинг и рубашку – возможно, они имели специальные механические приспособления, и отстрелились сами собой. Под струями воды я начал трезветь, и понял, что могу кончить еще раз, а может, еще и не раз. Что я и сделал – там, в душе.
А потом мы снова оказались в комнате, при неярком свете настольной лампы. Женя распяла меня на кровати, усевшись на животе моем и удерживая расставленные руки за запястья. Она совершала медленные нежные движения, пытаясь заставить меня совершить хоть что-нибудь еще. Тщетно. Я опустошился полностью, иссяк, как колодец в пустыне.
– Помнишь, сегодня я обещала тебе что-то сказать? – проговорила она негромко.
– Помню, белочка.
– Дим, я люблю тебя. Люблю.
О боже! Я-то думал, что никогда не услышу от нее этих слов – самых простых в мире, и самых желанных. Я ничего не сказал в ответ – просто дотянулся до нее губами и поцеловал.
Женя села в постели рядом, согнув ноги и оперевшись на руку. Она молча смотрела на меня, я – на
