барабанивших по стеклу окна.
Поезд отошел от станции, и несколько минут спустя мы были уже далеко от Канн. Я поднялся с места и вышел в коридор, надеясь, что Софи последует за мной и, под предлогом желания полюбоваться пейзажем, найдет возможность шепнуть мне несколько слов, объясняющих ее поведение. Но моя надежда была напрасна, она не вышла. Утомившись тщетным ожиданием, я вернулся в купе и сел на прежнее место.
Меня начинала раздражать вся эта история. Шутка продолжалась слишком долго. Я находил, что Софи могла бы сообщить мне в своей записке причину такой внезапной перемены программы.
Чего ради она молчала? Боялась присутствия в купе посторонних? Но тогда наше положение было безвыходно, так как все они, по-видимому, ехали до самого Марселя. При этой мысли мною овладело бешенство. Я мысленно посылал к черту всех присутствующих и бросал на них такие молниеносные взгляды, что нельзя было не понять их значения. Тем не менее Софи оставалась по-прежнему неподвижной, и ее равнодушие представляло резкий контраст с моим волнением. Наконец, мои проклятия подействовали: на одной из станций вышли два пассажира. Я почувствовал некоторое облегчение. Но увы, два других остались и еще удобнее расположились на своих местах. Тогда я встал с места и пересел напротив Софи, чтобы иметь, по крайней мере, возможность видеть ее, не рискуя свернуть себе шею и возбудить подозрения слишком пристальным рассматриванием.
Прежде всего, я был поражен, как она искусно изменила свою наружность. Я готов был поклясться, что это не она. Она казалась выше ростом и полнее. Для достижения подобной полноты, ей, вероятно, пришлось надеть на себя целую коллекцию всевозможных одеяний.
Вообще, чем больше я на нее смотрел, тем больше мне начинало казаться, что передо мной посторонняя женщина. Меня начинало охватывать сомнение. Она ли это?
Но кто же мог разыграть такую дикую шутку? Да и, наконец, с какой целью? Никто не знал, куда я в действительности еду, никто не подозревал, что я пересяду в Канне в другой поезд; никому до этого не было никакого дела.
Я снова перечел записку Софи. Действительно ли она ее писала?
В первую минуту я решил этот вопрос утвердительно. «Мы едем в Марсель. Делайте вид, что вы меня не знаете». Эти обе фразы ясно указывали, что передо мной была Софи.
А между тем эта фигура… плечи… ноги, длину которых не могла скрыть юбка…
Нет, это положительно не могла быть Софи. Я окончательно терял терпение. Ожидать приезда в Марсель было выше моих сил.
Я вышел в коридор и написал на листке, вырванном из записной книжки:
«Выйдите на минуту в Тулоне. Скажите мне хоть одно слово или откиньте вуаль. Я хочу убедиться, что это вы. Страшно беспокоюсь».
Затем я вернулся в купе и незаметно сунул под плед листок бумаги. Софи не сделала ни одного движения, по которому я мог бы судить, что она читает записку.
Я с нетерпением ожидал ее ответа. Волнение мое достигло апогея. Я готов был забыть все ее предостережения, лишь бы так или иначе узнать истину.
Между тем поезд остановился у платформы.
– Тулон! Тулон! Десять минут остановки!
Я энергично поднялся с места и незаметно для соседей указал своей таинственной спутнице на платформу.
Но она не шевельнулась. Мне показалось только, что она сделала под пледом какое-то движение рукой, как будто поднося к губам палец. В то же время ее огромная шляпа повернулась в сторону наших спутников. Те не спеша доставали из сеток свои вещи и, видимо, собирались выходить.
Я понял и на этот раз безропотно сел на свое место.
Наконец, последний пассажир вышел. Захлопнув за ним дверь, я прислонился к ней спиной, чтобы загородить вход новым путешественникам, и дал, наконец, волю снедавшему меня любопытству.
– Софи! Вы ли это? Что означает эта таинственность?
Не отвечая ни слова, она освободила из-под пледа руки и стала развязывать вуаль. В то же время, окутывавший ее плед соскользнул с ее плеч, зацепив ее шляпу, которая, в свою очередь, упала на скамейку.
Из груди моей вырвался крик изумления.
Передо мной стоял, со своей дьявольской усмешкой на губах, Дольчепиано.
– Прошу извинения, мистер Вельгон, – спокойно произнес он. – Но у меня не было другого способа обеспечить себе ваше приятное общество.
Я дрожал от бешенства.
– На этот раз, – прохрипел я, – на этот раз вам не удастся провести меня.
И, схватив чемодан, я сделал попытку выскочить из вагона.
Но в ту же минуту он с такой силой оттолкнул меня назад, что я не удержался на ногах и упал на скамейку, выронив из рук чемодан. Раздался какой-то сухой звук, и, прежде чем я успел подумать о своей защите, обе руки мои оказались заключенными в тяжелые железные наручники, какие обыкновенно надевают преступникам. Дольчепиано посмотрел на меня с торжествующей улыбкой.
– Ну, теперь, я думаю, вы будете благоразумнее, – сказал он.
– Негодяй! – закричал я, не помня себя от ярости. – Как вы смеете? Среди белого дня! Я прикажу арестовать вас!
– Пожалуйста, – спокойно ответил он. – Вон как раз контролер.
