нее, на вилле не окажется ни души, и это обстоятельство не вселяло спокойствия в ее душу. Может, попросить экономку спать в доме, пока не приедет Шадия?
Она посмотрела на стеклянные двери аэропорта. На улице шел дождь, небо выглядело серым и унылым, создавалось впечатление, что такая погода установилась надолго. Очень уж ей не хотелось под этим дождем возвращаться к себе домой, когда в Тетуане, вне всяких сомнений, ярко светит солнце.
И Сьюзен приняла решение. Она быстро направилась к стойке, предъявила багаж и получила посадочный талон. Затем прошла через таможню и паспортный контроль, и у нее еще осталось немного времени, чтобы позвонить подруге, прежде чем объявят посадку на самолет.
К телефону подошел Камаль.
– Ах, это ты, Сью! Тебе передали наше сообщение? – К ее удивлению, голос Камаля звучал скорее радостно, чем взволнованно. – Мне ужасно жаль, что мы тебя расстроили. Шадия тоже очень огорчена, но наш доктор считает, что ей пару дней лучше побыть дома. Он хочет, чтобы она прошла несколько тестов…
– А что случилось? – перебила его Сьюзен и была поражена, когда из трубки послышался вдруг короткий довольный смешок.
– Да ничего страшного, но… – Камаль помолчал, а затем гордо объявил: – Ей ночью стало плохо, мы решили, что это желудочный грипп, поэтому утром первым делом вызвали врача… И он сказал нам, что у Шадии будет ребенок!
Сьюзи облегченно вздохнула.
– Ой Камаль, это просто замечательно! Я так за вас рада: я знаю, как Шадия хочет ребенка, как вы оба мечтаете о нем!
Камаль продолжал что-то радостно говорить в трубку, но по аэропорту объявили, что посадка на самолет заканчивается, и Сьюзен пришлось оборвать его.
– Извини, Камаль, но мой самолет улетает, мне пора! Поцелуй за меня Шадию, скажи, что я ей позвоню и что если у нее нет горячего желания ехать в Тетуан, то пусть сидит дома.
Камаль пообещал передать все это жене.
– Сейчас она в постели, отдыхает, но я знаю, что ей очень хочется присоединиться к тебе. Возможно, мы прилетим вдвоем. Ты не будешь возражать?
– Разумеется, нет! Я буду очень рада! – сказала Сьюзен и повесила трубку.
Полет до Тетуана занял два часа, и все это время, глядя на синее небо и золотистые от солнца облака, девушка предавалась мечтам, в которых почти постоянно присутствовал Ричард Харрис. Она прилагала немало усилий, чтобы прогнать его образ, но тщетно.
Сью не видела его с того самого дня, когда он поцеловал ее. Память – и во сне и наяву – вновь и вновь возвращала ее к тем минутам. Надеюсь, что к моему возвращению он уедет за границу! – подумала она, когда самолет приземлился.
Вышедшую из самолета на яркий солнечный свет Сьюзен встречал работающий у отчима садовник, который выполнял также обязанности шофера, когда возникала такая необходимость. Бурнус в серую полоску делал его выше и стройнее, чем он был на самом деле. На голове у него была тюбетейка, лицо в оспинах, глаза темные и как будто влажные, улыбка приветливая. Лицо его жены Фатем, одетой в длинный черный балахон, до самых глаз закрывала чадра.
– Здравствуй, Ашраф, здравствуй, Фатем! – Сьюзен очень обрадовалась, увидев их, и, вспомнив несколько слов по-арабски, поприветствовала встречающих ее слуг на их родном языке.
Фатем, склонив голову, отвечала ей также по-арабски. Ашраф же заговорил по-английски:
– Добро пожаловать в Марокко, мисс Сьюзен! Позвольте мне взять ваш багаж. – Он забрал у нее чемодан и сумку. – Вы прилетели вместе с подругой?
– Нет, она прибудет позже, через несколько дней.
Это известие огорчило Ашрафа.
– И вы летели в одиночестве? – Он выучился английскому, когда работал у одного американского дипломата, поэтому к арабскому акценту у него добавлялся еще и американский.
Мусульмане избегают говорить с посторонними женщинами, прикасаться к ним, оставаться с ними наедине, но Ашраф уже долгие годы работал у Островски и знал Сьюзи еще ребенком. И раз уж у той не было мужа, который бы позаботился о ней, считал своим долгом относиться к Сью как к дочери.
– Я узнала, что моя подруга не полетит со мной, только в аэропорту, – объяснила Сьюзен.
Почему у меня такое чувство, будто я в чем-то виновата? – с некоторым раздражением подумала она, но, заглянув в глаза Ашрафа, поняла, что его очень обеспокоило предпринятое ею в одиночку путешествие. И она вспомнила, что в арабских странах женщине не положено отправляться в путь без сопровождения, независимо от того, какое расстояние предстоит преодолеть.
Сьюзен последовала за Ашрафом и, выйдя из помещения на улицу, ощутила жару как внезапный удар. Вокруг суетились одетые по-европейски мужчины и женщины, арабы в национальных костюмах самых разных расцветок – белых, серых, полосатых, темно-коричневых. Местные женщины, все как одна, были в черном, с лицами, закрытыми чадрами, и окружены детьми все возрастов.
Тетуан – место, где встречаются прошлое и будущее. Окруженный стеной Старый город, выстроенный многие века тому назад, с его минаретами, узкими, вымощенными булыжником улочками, погруженными в полумрак лавчонками, резко контрастировал с современными районами, где белые многоквартирные дома стояли в окружении пальм, кипарисов, зеленых лужаек и бассейнов с голубой водой.
Вилла Питера Островски располагалась в окрестностях города. Дорога из аэропорта пролегала через оливковые и апельсиновые рощи и пустоши, где щипали траву стада овец и коз, за которыми присматривали пастухи, худые юноши, одетые в свободную одежду из небеленого полотна. Но даже в этом райском уголке ощущалась близость пустыни, над которой возвышались пики Атласских гор.
Сьюзен сидела на заднем сиденье рядом с женой Ашрафа. Фатем слишком стеснялась, чтобы как ни в чем не бывало болтать с гостьей, и лишь отвечала на ее вопросы легкими кивками головы; иногда, чтобы выказать особый интерес и внимание к словам Сьюзи, тихо произносила «да».
Довольно скоро они добрались до виллы, утопающей в садах и окруженной белой стеной. Ашраф открыл ворота, и машина въехала на широкую подъездную аллею, по обе стороны обсаженную пальмами.
Идеально подстриженные, напоминающие бильярдные столы лужайки мелькали за деревьями. Повсюду цвели розы, декоративные кустарники, а окружающая виллу стена была увита ползучими растениями с ярко-розовыми цветами. Машина остановилась. Ашраф распахнул перед Сьюзен дверцу. Девушка вышла и обвела глазами синее небо, белые стены и крытую черепицей крышу виллы.
У массивной парадной двери стояла Нагла, экономка. Ее черные глаза ласково улыбались поверх закрывающей нижнюю часть лица чадры.
И Сьюзен почувствовала вдруг, что, покинув Лондон и оказавшись здесь, она преодолела нечто большее, чем расстояние. Она очутилась в стране с совершенно иной культурой и традициями и должна помнить о том, что нужно постоянно учитывать обостренную чувствительность местных жителей ко всему инородному и вести себя так, чтобы не обижать их.
– Здравствуй, Нагла, как поживаешь? – спросила Сьюзи, улыбаясь и протягивая экономке руку.
– У меня все хорошо, надеюсь, и у вас все в порядке, мисс Сьюзен. – Нагла приходилась сестрой Ашрафу, ей было под пятьдесят. Она осталась вдовой с двумя сыновьями, которым стремилась дать образование. Сейчас оба учились в университете в Рабате: один изучал юриспруденцию, другой – химию.
Фатем готовила на всех обитателей виллы, а один из ее сыновей уже начал помогать отцу работать в саду. Так что за всем поместьем смотрела одна большая семья, и, когда хозяин с женой уезжали, вся ответственность ложилась на их плечи.
Вилла казалась скорее дворцом, чем домом, – Питер Островски слыл очень богатым человеком, хотя Сьюзен плохо представляла себе, как ему удалось нажить такое состояние. Ему было около шестидесяти лет, он родился в России, затем каким-то образом оказался в Америке, а к настоящему времени уже отошел от дел. Он тратил бешеные деньги на жену, на дом и на пополнение коллекции живописи и антиквариата, наиболее ценные экспонаты которой хранил в личных апартаментах. Но и все остальные помещения виллы были увешаны и уставлены изящными и дорогими вещицами.
