выдающихся современных писателей и мыслителей о дорогом ему юбиляре и обратился с запросом к целому ряду известных лиц. Он получил большое количество ответов и издал их в сборнике, назвав его 'Международный альманах о Толстом'.
В сборнике этом более 50 различных статей, принадлежащих перу выдающихся писателей Старого и Нового света. Мы приведем здесь несколько наиболее характерных, которые дадут нам понятие о значении и влиянии Л. Н-ча за пределами его родины.
Послушаем голос мудрого индуса-мусульманина, Абдуллах-Аль-МамунСухраварди. Этот, очевидно, выдающийся сын Востока, найдя удовлетворение в чтении сочинений Л. Н-ча, написал ему письмо и получил ответ. На том и кончилось их личное общение, но внутренняя, духовная связь установилась прочно. Вот что он между прочим ответил на запрос, обращенный к нему, о его отношении к Толстому:
'Я - последователь ислама, религии, с которой обыкновенно связывают насилие и кровопролитие. И все-таки я - ученик Толстого. Я поборник мира и непротивления. Это может казаться парадоксальным. Но парадокс исчезает, если читать коран, как читает и истолковывает Толстой библию - в свете Правды и Разумения.
Учение непротивления, так неустанно проповедуемое Толстым, более соответствует Востоку, особенно же Индии, сроднившейся с учением Готамы-Будды. И проповедь Толстого, сливаясь с теми учениями пророков и мудрецов, которые некогда славились в этой исторической стране, явит, быть может, и в наши времена также мессий и махдий, которые, распятые на крестах, будут благословлять распинающих их.
Мечта моя - лично выразить Толстому мое благоговение перед ним - не сбылась. И, должно быть, не сбудется в этой жизни. Мы обменялись с ним только одним письмом. И все же мне ясна его обаятельная личность. Толстой, подобно Магомету, один из нас, а не сверхчеловек, который глядел бы на вас с высоты своего величия, как на бедных людишек; он не злоупотребляет своими почитателями и не подавляет их.
Свет - есть свет от бога, а не свет от Востока или Запада. Чтобы свет светил - безразлично, горит ли он в золотом, серебряном или глиняном светильнике; китайский ли он, русский или арабский. Этот русский граф, этот учитель и пророк - предмет моего почитания. Я чувствую сродство моей души с его душою. Я также прошел через долину сомнений и испытаний, уныния и отчаяния. И, не видя того, шел той же самой стезей, как и Толстой. И хотя мне всего тридцать лет, но я ношу в себе те же переживания, которые давали миру Христов, Будд и Толстых'.
Как трогательно это единение душ между столь разнородными по внешнему облику лицами. И как утешительно, что существует между людьми эта внутренняя однородность.
Перенесемся теперь с Востока на Запад и послушаем голос американской женщины, выдающейся по уму и по нравственным качествам. Имя ее Люси Малори. Л. Н-ч был в переписке с ней. Он поместил много ее мыслей в 'Круге чтения'. Вот что она написала о Л. Н-че:
'Нет сомнения, что Лев Толстой есть великий вождь, учитель и реформатор современной эпохи. До него человечество еще никогда не имело вождя, влияние которого захватывало бы весь мир.
Были и другие так называемые вожди, которые, в пределах известной местности и на время, путем кровопролития и грабежа, силой принуждали людей следовать за собой. Но ни один народ еще никогда не достигал прочного блага путем насилия.
Единственной же силой, которой пользовался Толстой, была сила любви и мудрости. И поэтому влияние его никогда не ослабнет, а будет продолжать все больше и больше развивать красоту и гармонию жизни, ибо любовь сама себя создает, сама в себе существует и содержит в себе начало вечного роста развития и совершенства'.
Люси Малори подметила весьма характерную черту гения Толстого: он, отрицая всякое насилие, покоряет весь мир. Сила его есть любовь и мудрость. И эта сила определяет его всемирное значение.
Обратимся к более скромному отзыву известного французского писателя Поля Маргерита. Отзыв его краток, изящен и глубок; он так выражает свое мнение о Толстом:
'Глубокий моралист, он обновил христианское чувство и восстановил в современной совести чувство справедливого и несправедливого. Он - моральный свет избранного человечества, и мы поклоняемся с глубоким почтением писателю, который был апостолом, и апостолу, который был человеком'.
Как и в отзыве индусского магометанина, так и в отзыве французского романиста мы видим указание на человечность Толстого как на его характерную привлекательную особенность. Эта черта и придала его гению свойство общечеловечности.
Бельгийский писатель Шарль Саролеа посетил Толстого в 1905 году, во время предыдущей революции. И вот проникновенный бельгиец уже видит роль, которую должен играть Толстой во всемирной революции. Бельгийскому писателю, уже видевшему зарево разгоравшегося пожара, представляется значение Толстого во всем его величии, и он говорит:
'Под этим зловещим заревом пожаров все творчество Толстого представлялось нам облеченным новым значением. Сама жизнь поясняла и подтверждала его. То, что казалось грезою поэта, становилось исторической действительностью. То, что представлялось противоречивым, укладывалось теперь и занимало соответствующее положение в стройном целом всего творчества. Толстой, как апостол идеи, поднялся во весь рост и высоко стоял над воюющими сторонами, над мятежниками против грубой силы. Высоко поднявшись над виновниками разрушающей революции, Толстой является пророком революции созидающей'.
Эта созидательная роль Л. Н-ча должна с особой силой проявиться в нынешнюю великую русскую и всемирную революцию. Нельзя себе вообразить Толстого у пулемета, участником гражданской войны; но нельзя также вообразить его себе контрреволюционером, разрушающим добытые революцией ценности. Его созидательная роль должна дать моральный фундамент новому общественному строю.
Влияние Толстого проникло и в страну Восходящего солнца, на Дальний Восток. Японец Наоши Като также говорит о революционном значении Толстого. И он, действительно, произвел духовную революцию в этой удивительной стране. Като так описывает этот переворот:
'Когда в 1902 и 1903 гг. вышли в Японии переводы новых сочинений Толстого, было интересно наблюдать, как религиозные мысли Толстого проникали в каждую извилину японского ума и, подобно пороху, скрытому в трещинах скал, взрывались с большой силой, потрясая до основания все существующие теории и принципы. Это была почти революция. Не только христиане, которые достаточно прогрессивны, чтобы быть на уровне современной мысли, пришли к познанию страшной реальной истины, таящейся в исповедуемой ими религии, но даже буддисты нашли источник вдохновения в книгах графа Толстого. Многое указывает, что обновление, обнаружившееся в последние годы в буддизме, имеет здесь свое начало.
Если бы влияние Толстого ограничивалось религиозным миром Японии, было бы слишком много сказать, что его мысль потрясла духовный мир Японии до основания. Но дело в том, что его книги нашли ревностных читателей и последователей среди молодого поколения Японии, стоявшего вне религии. Десяткам тысяч молодых японцев открылась религия Христа в смелом рельефе и простейшей форме, которые сознательно или бессознательно скрывались от их взоров под оболочкой различных догматов и суетных условностей. Свет, брошенный графом Толстым на область разума, был подобен радию, проникающему столько слоев, сколько находится на его пути. Толстые панцири, существующие для охраны от заразы религиозных эпидемий, оказались слишком тонкими для яркого света разумения. Благодаря этому свету люди нашли свою собственную религию, исходящую из глубины души, а не привитую внешним миром под именем церкви и догматов. 'Религиозное сознание' - вот самые популярные слова вскоре после появления у нас книг Толстого'.
Зажечь в индифферентных душах пламя религиозного сознания есть дело сверхчеловеческое, дело пророческого гения.
А между тем Толстой даже не создал своего учения. И были люди, ясно сознавшие эту бессистемность его и в то же время преклонявшиеся перед его всемирною мощью. Мы приводим в заключение слова американского писателя Каруса. Вот как он выражает ее:
'Учение Толстого далеко не представляет из себя какой-нибудь стройной теории или системы. Религиозные идеи Толстого, его нравственные принципы, непротивление злу, его взгляды на войну, государство, деньги и т. п.- все это служит предметом живейшего обсуждения, но лишь немногие мыслители решаются защищать это учение, смелое до дерзновения. Но нет никакой необходимости соглашаться с Толстым, чтобы проникнуться удивлением к человеку, являющемуся таким ярким воплощением вечных
