ближе.
То, что вы мне советуете сделать: отказ от своего общественного положения, от имущества и раздача его тем, кто считает себя вправе на него рассчитывать после моей смерти, сделано уже более 25 лет тому назад. Но одно, что я живу с женою с дочерью в постыдных условиях роскоши среди окружающей меня нищеты, не переставая, все больше и больше мучает меня, и нет дня, чтобы я не думал об исполнении вашего совета.
Очень, очень благодарен вам за ваше письмо. Письмо это мое у меня будет известно только одному человеку. Прошу вас точно так же не показывать его никому'.
Можно с большой вероятностью думать, что это письмо было одной из капель, перетянувших чашку весов в сторону ухода.
В марте месяце появилась в печати известная статья Влад. Галакт. Короленко 'Бытовое явление'. Крик души против участившихся тогда случаев смертной казни. На Льва Николаевича эта статья произвела глубокое впечатление, и он тут же написал письмо автору этой статьи:
'Владимир Галактионович. Сейчас прослушал вашу статью о смертной казни и всячески во время чтения старался, но не мог удержать не слезы, а рыдания. Не нахожу слов, чтобы выразить вам мою благодарность и любовь за эту и по выражению, и по мысли, а, главное, по чувству,- превосходную статью. Ее надо перепечатать и распространять в миллионах экземпляров. Никакие думские речи, никакие трактаты, никакие драмы, романы не произведут одной тысячной того благоприятного действия, какое должна произвести эта статья.
Она должна произвести это действие потому, что вызывает такое чувство сострадания к тому, что переживали и переживают эти жертвы людского безумия, что невольно прощаешь им, какие бы ни были их дела.
Кроме всех этих чувств, статья ваша не может не вызывать и еще другого чувства, которое я испытываю в высшей степени - чувство жалости не к одним убитым, а еще и к тем, которые совершают эти ужасы...
Радует одно то, что такая статья, как ваша, соединяет многих живых, неразвращенных людей одним общим всем идеалом добра и правды, который, что бы ни делали враги его, разгорается все ярче и ярче'.
С тех пор между Л. Н-чем и В. Г. Короленко установились искренние, добрые отношения.
Среди всех явлений жизни, окружавших Л. Н-ча, всего дороже для него оставалась жизнь рабочего и особенно крестьянского народа. И вот он записывает в марте в дневнике своем мысль, отражающую его душевное состояние:
'Жизнь для мужика - это прежде всего труд, дающий возможность продолжать жизнь не только самому, но и семье и другим людям. Жизнь для интеллигента - это усвоение тех знаний или искусств, которые считаются в их среде важными, и посредством этих знаний пользоваться трудами мужика. Как же может не быть разумным понимание жизни и вопросов ее мужиком и не быть безумным понимание жизни интеллигентом'.
Иллюстрацией к этой мысли может служить написанная Л. Н-чем еще в 1885 году сказка об 'Иване- дураке'. Недаром эта сказка выдержала долговременный бойкот интеллигенции, распространившийся и на многие другие сочинения Л. Н-ча.
Одна из следующих записей еще сильнее говорит о тех страданиях, которых испытывал Л. Н-ч, чувствуя грех привилегированного сословия перед рабочим:
'Не обедал. Мучительная тоска от сознания мерзости своей жизни среди работающих для того, чтобы еле-еле избавиться от холодной и голодной смерти, избавить себя и семью. Вчера жрут 15 человек блины, человек 5-6 семейных людей бегают, еле поспевая готовить, разносить жранье. Мучительно стыдно, ужасно. Вчера проехал мимо бьющих камень - точно меня сквозь строй прогнали. Да, тяжела, мучительна нужда и зависть и зло на богатых, но не знаю, не мучительней ли стыд моей жизни'.
21 апреля Льва Николаевича посетил молодой еще тогда, но уже знаменитый писатель Леонид Андреев. Л. Н-ч принял его очень сердечно, гулял с ним, много говорил, при людях и наедине. Андреев ночевал в Ясной и наутро собрался уезжать. Вот как описывает Булгаков их прощание:
'Андреев взволнованно благодарил Л. Н-ча. Л. Н-ч просил его приезжать еще.
- Будем ближе,- произнес он, и затем добавил: - позвольте вас поцеловать.
И сам первый потянулся к молодому собрату.
Остановившись в гостиной, я был невольным свидетелем этой сцены.
Когда мы с Андреевым вышли, я видел, как сильно прощание со Л. Н-чем взволновало его.
- Скажите Льву Николаевичу,- прерывающимся голосом говорил он, когда мы опускались с лестницы, обертывая ко мне свое взволнованное лицо и едва глядя на ступеньки,- скажите что я... был счастлив, что он... такой добрый...
Сел в пролетку, захватил небольшой чемодан и фотографический аппарат и, провожаемый нашими напутствиями, уехал'.
2 мая Л. Н-ч поехал погостить к своей старшей дочери Татьяне Львовне в ее имение Кочеты. Он пробыл там до 20 мая, отдыхая душою и телом от суетливой жизни в Ясной Поляне, где его одолевали посетители и где его тревожили те неестественные отношения с окружающими, которые вытекали из его принципиального отрицания собственности, юридического невладения ею и фактического пользовании ею через свою семью.
По приезде туда Л. Н-ч пишет С. А-не в Ясную:
'Пишу тебе, милая Соня, чтобы самолично известить тебя о себе. Доехал прекрасно, а здесь не верю действительности, что можно выйти на крыльцо, не встретив человек 8 всякого рода посетителей, перед которыми больно и совестно, и человек двух-трех посетителей, хотя и очень хороших, но требующих усилия мысли и внимания, и потом можно пойти в чудный парк и, вернувшись, опять никого не встретить, кроме милых Танечек и милого Мих. Серг. Точно волшебный сон. Здоровье хорошо, 2-й день нет изжоги. Как ты, отдохнула ли? С кем приедешь? Скажи Андрюше и Кате, что жалею, что они меня не застали. Сейчас ложусь спать. Таня так заботлива, что хочется только удерживать ее. Гуляю по парку, ничего серьезного не писал. Целую тебя'.
Внешним событием во время пребывания Л. Н-ча в Кочетах был приезд туда В. Г. Черткова, которому был запрещен въезд в Тульскую губернию.
В. Г. выписал туда своего фотографа с фотографическим и кинематографическим аппаратом. И пребывание Л. Н-ча ознаменовалось многими снимками.
В. Гр. приводит интересный разговор со Л. Н-чем по поводу этого снимания фотографий:
'20 мая, перед завтраком Л. Н., укладывая свой дневник, показал мне только что написанное и сказал, улыбаясь:
'Вот видите, сейчас написал было, что вчера снимали с меня фотографии и что мне это было неприятно; а потом вычеркнул последние слова ради вас'.
Я: 'Что же вам было неприятно?'
Л. Н.: 'Мысль о распространенности моих портретов'.
Я: 'А не то, что неприятно и надоело самое снимание?'
Л. Н.: 'Нет, нисколько. А то несвойственное значение, которое придается моим портретам'.
Я: 'Это понятно с вашей стороны. Но мы имеем в виду всех тех, кому, за невозможностью видеть вас самих, дорого видеть хоть ваше изображение'.
Л. Н.: 'Это только вам кажется, что такие есть. Мы с вами никогда не согласимся в этом - в том неподобающем значении, которое вы приписываете моей личности'.
Конечно, и в Кочетах Л. Н-ч не избежал посещений.
Из литературных работ Л. Н-ча в Кочетах укажем на 'комедию 'От нее все качества', предисловие к 'Пути жизни' и большое письмо 'О самоубийстве'.
В это время Л. Н-ч читал сочинения о религии французского ученого Ревиля. Кроме того, Л. Н-ч сделал несколько замечательных записей в дневнике. Эти записи так ясно изображают состояние так называемого цивилизованного мира, что мы считаем нужным привести здесь важнейшие из них:
10 мая он записывает так:
'Само собой разумеется, что люди не могли испортить жизнь людскую, сделать из хорошей, по существу, жизни людской жизнь дурную. Они могли только то, что они и сделали: временно испортить жизнь настоящих поколений, но зато невольно внесли в жизнь то, что двинет ее быстрее вперед. Если они
