- Если наши ребята делают такие дела с одной пушкой, каково им выносить стрельбу их двенадцати орудий? - сказал полковник стоявшему поблизости адъютанту. - Спуститесь и передайте командиру орудия, что я поздравляю его с меткостью стрельбы.
Повернувшись к другому офицеру, он прибавил:
- Вы заметили, как неохотно подчинился распоряжению начальства Коултер?
- Да, сэр, заметил.
- Ну так, пожалуйста, ни слова об этом. Не думаю, чтобы генерал поставил ему это в вину. Интересно, как генерал объяснит себе свое собственное поведение. Чего он хотел? Доставить арьергарду отступающего неприятеля развлечение?
Снизу подходил молодой офицер; он, тяжело дыша, взбирался по крутому подъему. Едва успев отдать честь, он проговорил, с трудом переводя дух:
- Полковник, меня прислал полковник Хармон - сообщить вам, что неприятельские пушки находятся на расстоянии ружейного выстрела от наших позиций, и многие из них отчетливо видны с нескольких пунктов занимаемой нами высоты.
Бригадный командир взглянул на офицера совершенно безучастно.
- Это мне известно, - спокойно ответил он. Молодой адъютант был, по-видимому, озадачен.
- Полковник Хармон хотел бы иметь разрешение заставить их замолчать, пробормотал он.
- Я бы тоже хотел этого, - продолжал тем же тоном полковник. Передайте мой привет полковнику Хармону и скажите ему, что приказ генерала не открывать стрельбы из ружей остается в силе.
Адъютант отдал честь и ушел. Полковник повернулся на каблуках и опять посмотрел на неприятельские пушки.
- Полковник, - сказал начальник штаба, - я не знаю, должен ли я говорить, но тут что-то неладное. Вам известно, кстати, что капитан Коултер - уроженец Юга?
- Нет! Неужели это правда?
- Я слышал, что этим летом дивизия, которой командовал наш генерал, несколько недель стояла лагерем по соседству с усадьбой капитана Коултера и...
- Слушайте! - прервал его полковник, поднимая руку. - Вы слышите это?
'Это' - было молчание пушки федералистов. И 'это' слышали все: штаб, ординарцы, пехота, расположившаяся позади гребня; все 'слышали' это и с любопытством смотрели в сторону кратера, откуда теперь не поднималось ни одного облака дыма, за исключением редких дымков от разрывавшихся там неприятельских снарядов. Затем послышался звук трубы, потом слабый стук колес; минуту спустя канонада возобновилась с удвоенной силой. Подбитая пушка была заменена новой.
- Так вот, - сказал офицер, продолжая прерванный рассказ, - генерал познакомился с семьей Коултера. И вот тут вышла какая-то история - я не знаю точно, в чем было дело, - с женой Коултера. Она была сецессионисткой {Сецессионисты - так именовались сторонники отделения южных штатов от США во время гражданской войны 1861-1865 годов; целью устроенного ими мятежа было провозглашение Конфедеративных Штатов Америки (Прим. ред.).}, как и все они, за исключением самого Коултера. Была жалоба в главный штаб армии, и генерала перевели в эту дивизию. Очень странно, что батарея Коултера была впоследствии причислена к нашей дивизии.
Полковник встал с камня, на котором они сидели. В глазах его вспыхнуло благородное негодование.
- Слушайте, Моррисон, - сказал он, глядя прямо в лицо своему болтливому штаб-офицеру. - Вы слышали эту историю от порядочного человека или от какого-нибудь сплетника?
- Я не желаю говорить, каким путем я узнал это, если это не является необходимым, - ответил офицер, слегка покраснев. - Но я ручаюсь вам головой, что все это в главных чертах верно.
Полковник повернулся к небольшой группе офицеров, стоявших в стороне от них.
- Лейтенант Вильяме! - закричал он.
Один из офицеров отделился от группы и, выступив вперед и отдав честь, произнес
- Простите, полковник, я думал, что вас известили. Вильяме убит там, внизу, снарядом. Что прикажете, сэр?
Лейтенант Вильяме был тем самым офицером, которому выпала честь передать командиру батареи поздравление полковника с меткой стрельбой.
- Идите, - сказал полковник, - и прикажите немедленно убрать орудие. Стойте! Я пойду с вами.
Он пустился почти бегом по склону по направлению к ущелью и рисковал сломать себе шею, прыгая по камням и пробираясь сквозь заросли; его спутники следовали за ним в беспорядке. У подошвы горы они сели на ожидавших их лошадей, поехали крупной рысью, сделали поворот и въехали в ущелье. Зрелище, представившееся их глазам, было ужасно.
Углубление, которое было достаточно широко для одной пушки, было загромождено обломками, по крайней мере, четырех орудий. Офицеры увидели, как замолкла последняя подбитая пушка, - не хватало людей, чтобы быстро заменить ее новой. Обломки валялись по обе стороны дороги; люди старались очистить место посредине, по которому палила теперь пятая пушка. Что касается людей, то они казались какими-то демонами. Все были обна; жены до пояса, их грязная кожа казалась черной от пороха и была испещрена кровавыми пятнами; они были без шапок. Их движения, когда они действовали банником, напоминали движения сумасшедших. Они упирались опухшими плечами и окровавленными руками в колеса орудия каждый раз, когда оно откатывалось, и подкатывали тяжелую пушку назад на ее место. Команды не было слышно: в этом ужасном хаосе выстрелов, рвущихся снарядов, звенящих осколков и летающих щепок никакой голос не мог бы быть услышан. Офицеры - если они тут и были не отличались от солдат; все работали вместе, пока не погибали. Прочистив пушку, ее заряжали; зарядив, ее наводили и стреляли. Полковник заметил нечто новое для него в военной практике - нечто страшное и противоестественное: жерло пушки было в крови! Не имея долгое время воды, люди обмакивали губку в кровь своих убитых товарищей, которой натекли уже Целые лужи. Во время работы не было никаких пререканий. Каждый ясно знал, что ему делать. Когда один падал, другой, казалось, вырастал из-под земли на месте мертвеца, чтобы пасть в свою очередь.
Вместе с погибшими пушками лежали погибшие люди - около обломков, под ними и наверху; а позади, за дорогой, - страшная процессия! - ползли на руках и коленях раненые, которые еще могли двигаться. Полковнику, - он из сострадания послал свою свиту правее, - пришлось давить копытами своего коня тех, смерть которых не вызывала сомнений, для того, чтобы не раздавить тех, в которых еще теплилась жизнь. Он спокойно прокладывал себе путь в этом аду, проехал вдоль орудия и, ослепленный дымом последнего залпа, коснулся наощупь щеки какого-то человека, державшего банник. Тот после этого упал (ибо счел себя убитым), думая, что в него попал снаряд. Какой-то чудовищный демон преисподней выскочил из дыма, чтобы занять его место, но остановился и посмотрел на всадника каким-то нездешним взглядом: зубы его сверкали белизной из-за черных губ; глаза, горящие и расширенные, сверкали как уголья, под его окровавленным лбом. Полковник повелительным жестом указал ему назад. Демон поклонился в знак повиновения. Это был капитан Коултер.
Одновременно с жестом полковника, прекратившим канонаду, тишина воцарилась на всем поле сражения. Снаряды не летали больше в это ущелье смерти; неприятель также прекратил канонаду. Его армия ушла уже несколько часов назад, и командир арьергарда, удерживавший эту опасную позицию такое долгое время в надежде прекратить огонь федералистов, в этот момент сам прекратил канонаду.
- Я не имел представления о размерах моей власти, - шутливо говорил кому-то полковник, направляя свой путь к вершине, чтобы узнать, что же случилось на самом деле.
Час спустя его бригада расположилась бивуаком на неприятельской территории, и зеваки рассматривали с некоторым страхом, как какие-то священные реликвии, десятки валяющихся раскоряченных мертвых лошадей и три подбитых пушки.
Мертвых унесли; их истерзанные, изувеченные тела дали бы победителям слишком большое удовлетворение.
Разумеется, полковник и офицеры остановились в доме плантатора. Правда, он довольно сильно пострадал от огня, но все же это было лучше, чем ночевать под открытым небом. Мебель была опрокинута и поломана. Стены и потолок в некоторых местах были совершенно разрушены, и всюду чувствовался запах порохового дыма. Но кровати, сундуки, полные дамских нарядов, и буфет с посудой сравнительно уцелели.
