проституткой). Взамен он мог бы дать ей те самые обещанные для другой девушки продукты и обеспечить ее защиту. Как и большинство своих сослуживцев, оказавшихся в подобной ситуации, молодой человек не стал возражать против предложения получить основы сексуального образования и был даже благодарен ей. Хотя эта немка прекрасно знала, что немецкие мужчины в основном не любят подобный контингент проституток, которые начинают навязывать себя в учителя. Правда жизни состояла в том, что немки желали получить одновременно и еду, и защиту. Выбора особого не имелось — для того чтобы избежать изнасилования, женщинам необходимо было заниматься проституцией. Вся эта ситуация вскоре довела их статус до самой низкой черты, сделала их похожими на примитивных самок.
Урсула фон Кардорф отмечала, что, хотя немецкие женщины оказались более приспособлены к жизни в послевоенной Германии, чем мужчины, завидовать им отнюдь не приходилось. Впереди их ждало еще большее испытание — они должны были оказать моральную поддержку своим мужьям и любимым, возвратившимся домой из плена. Без этой поддержки бывшие солдаты разбитой армии вряд ли смогли бы вернуться к нормальной жизни[979].
Одной из причин, почему Германия воевала так долго и ожесточенно, являлся тот факт, что немцы были убеждены — поражение в войне означает 'тотальную катастрофу' [980]. Иными словами, они верили, что их страна будет полностью подчинена другому государству, а все солдаты и офицеры, взятые в плен, проведут остаток жизни в Сибири. Однако когда сопротивление Германии все же было сломлено, а Гитлер покончил жизнь самоубийством, поведение немцев радикальным образом изменилось. Причем оно изменилось настолько, что вызвало удивление даже у русских военнослужащих. Советское командование, ранее ожидавшее от немцев чего-то вроде партизанской войны (подобно той, какая ранее развернулась в СССР), были шокированы вдруг проявившимися в них послушанием и дисциплиной[981]. Серов докладывал Берии, что местное население проявляет безоговорочное повиновение[982]. Один из офицеров армии Чуйкова объяснял это явление довольно просто — укоренившееся в немцах уважение к силе[983]. Однако все было, по-видимому, несколько сложнее. Солдаты Красной Армии приходили в изумление от того, каким образом немцы создавали коммунистические символы. Они просто беззастенчиво вырезали свастику из нацистских флагов и вывешивали дырявое красное полотнище на улицах. Некоторые берлинцы называли подобное явление 'Хайль Сталин!'.
Такая покорность германского народа тем не менее не остановила органы СМЕРШ и части НКВД от поисков среди него агентов организации 'Вервольф'. В начале мая 1945 года каждый полк НКВД арестовывал в день свыше ста человек. Примерно половина этих арестованных немцев передавалась затем в контрразведку. Интересно, что самыми важными помощниками советских офицеров, занимающихся розысками бывших нацистов, были сами нацисты. Возможно, что они старались таким образом заработать себе прощение на будущее, когда взоры контрразведчиков обратятся уже к ним самим. НКВД и СМЕРШ использовали для проверки зданий и помещений специальных розыскных собак. Часто поиски нацистов велись как раз в тех подвалах, в которых совсем недавно от них прятались дезертиры вермахта.
Советское командование очень опасалось, что спрятавшиеся в Берлине нацистские агенты готовят отравление горожан и советских солдат. Они якобы собирались подмешивать яд в бутылки с лимонадом и пивом[984]. От внимания смершевцев не ускользали и дети, игравшие с брошенными фаустпатронами. Контрразведчики наивно подозревали, что те также могут оказаться членами организации 'Вервольф', и пытались выбить из них признательные показания. Их опасения, что в городе существует подпольная организация, серьезно возросли, когда на стенах ряда домов были найдены нацистские плакаты, возвещавшие: 'Партия продолжает жить!'[985]. Исключительным случаем стал следующий инцидент. В ночь на 20 мая 'неизвестное число бандитов'[986] освободило из лагеря НКВД № 10 четыреста шестьдесят шесть заключенных. Майор Кучкин, комендант лагеря, был в тот момент 'на банкете'. Берия пришел в бешенство. После всех обвинений в отсутствии бдительности именно армейских офицеров подобный случай больно ударил по репутации специальных подразделений. С другой стороны, он являлся исключением из общей атмосферы повиновения германского населения перед советскими властями.
Берлинские женщины всеми силами старались возвратить свою жизнь в нормальное русло. Повсюду в городе можно было встретить так называемых 'женщин с мостовых'. Берлинки выстраивались в цепи и расчищали улицы от обломков кирпича и булыжника. Мужчин среди них видно не было. Они либо еще прятались, либо находились в тяжелейшем психологическом состоянии.
Находясь в рабочем отряде, женщины поначалу не получали за свой труд ничего, кроме нескольких картофелин в день. Но все же они не теряли присутствия духа. Более того, продолжали шутить. Каждый район города получал у них новое название. Так, Шарлоттенбург стал 'грудой хлама', Штеглиц 'пустым местом', Лихтерфельде — 'полем с воронками'[987]. По большей части такие названия отражали духовное самочувствие берлинских граждан, их желание спрятать переживания под маской юмора. 'Люди живут своей судьбой', — отмечал один молодой немец[988].
Берлинцы выполняли приказ генерала Берзарина о возвращении на свои рабочие места. Здание на Мазуреналлее, где раньше размещался основной офис радио 'Гроссдойчер рундфунк', теперь оцепили подразделения НКВД и СМЕРШа[989]. Всем служащим радио было предписано явиться на работу. Те безмерно обрадовались, что ранее им не пришлось разрушать приборы и аппаратуру. Ответственность за весь персонал радио нес контрразведчик майор Попов, которого сопровождали также германские коммунисты. Он не допускал плохого обращения со своими новыми подопечными и, более того, обещал им всяческую защиту. Тем не менее многие женщины, работавшие в здании, были все равно подвергнуты насилию. Это случалось несколько позже, когда они возвращались с работы домой.
Германские коммунисты, возвратившиеся в Берлин из 'московской эмиграции', практически раболепствовали перед советскими господами. Да, они оказались на стороне победителя, однако где-то глубоко в их душе все равно кровоточила большая рана. Ее причиной было осознание того факта, что германский рабочий класс не сделал практически ничего для предотвращения нацистского вторжения в Советский Союз летом 1941 года. И их советские начальники также не забывали этого обстоятельства. При каждом удобном случае они напоминали им о несоразмерно большом числе вдруг объявившихся в Германии коммунистов, которые утверждали, что вступили в партию до 1933 года. Русских раздражала такая ситуация. Ведь мало кто из этих партийцев решился поднять оружие против режима. Более того, самый известный акт сопротивления Гитлеру был организован отнюдь не коммунистами, а представителями так называемых 'реакционных кругов'.
Берия не доверял руководящим лидерам германской коммунистической партии и называл их не иначе как 'идиотами' или 'карьеристами'. Единственным человеком из них, кого он по-настоящему уважал, был ветеран Вильгельм Пик, седовласый крепыш с круглым носом и квадратной головой. Перед самой отправкой в Германию группу немецких коммунистов пригласили в московский кабинет Пика. Маркус Вольф, позднее ставший шефом восточногерманской разведки, вспоминал, что в то время они (немецкие коммунисты) абсолютно не имели никакого понятия, что им предстоит делать в Германии и будут ли они вообще допущены к управлению страной[990]. 'Перед нами, — отмечал он, — была поставлена задача просто поддерживать все мероприятия советских военных властей'. Вольф также допускал, что был 'достаточно наивным, полагая, что большинство германского народа радо освобождению от нацистского режима и относится к советской армии как к своей освободительнице'[991].
Солнечным весенним днем 27 мая немецкие коммунисты прибыли в Берлин. Советский самолет приземлил их на аэродроме Темпельхоф. Вид разрушенной столицы произвел на немцев шокирующее впечатление. Город лежал в руинах, и было тяжело представить, что его вообще можно будет когда-нибудь восстановить. Оказавшись на родной земле, германские коммунисты испытывали достаточно противоречивые чувства. Для молодых членов группы было и вовсе удивительно слышать на улицах города немецкую речь. Так, Маркус Вольф, который всего две недели назад праздновал вместе со всем советским народом День Победы, вдруг осознал, что тогда, в Москве, он мыслил и чувствовал точно так же, как мыслят и чувствуют именно русские люди. Однако спустя всего несколько дней после прилета в Германию он успел уже наслушаться историй о том, каким образом Красная Армия относится к немецкому гражданскому
