дети этим пользовались вовсю, как только раскусили его. Ко мне он, во всяком случае, относился хорошо и не навязывал своих взглядов. Летом мы устраивали загородные пикники – если бы вы видели, сколько мы всего запихивали в наш старенький «моррис», то наверняка решили бы, что мы отправляемся на Северный полюс. Двигались мы со скоростью не больше двадцати миль в час, прижимаясь к самой обочине: его прямо в дрожь бросало, когда сзади раздавался гудок машины. Он всегда считал, что это сигналят нам. Приехав, мы часами искали подходящее место, прежде чем разостлать коврики. Настоящий ритуал! – Она улыбнулась. – Странное ощущение вызывали у меня эти коврики. Точно сидишь на отцовском халате. А халат у него был такой мохнатый, обшитый по краям, с завитушками над обшлагами. Словом, в таком пьют какао с бисквитами.
Брук подбодрил Еву улыбкой.
– А ваша матушка?
– Она у меня всегда тише воды, ниже травы. Молчунья. По национальности датчанка. Встретились они с отцом в конце войны, когда он оказался на континенте по делам авиационного снабжения. Мама у меня старомодна до ужаса: занимается домом, держит его в образцовом порядке и никогда не критикует мужа. Словно до конца жизни будет благодарна ему за то, что он на ней женился. В общем-то, знаете ли, не очень интересная семья, – добавила она неожиданно.
Брук не знал, соглашаться с ней или нет.
– Но, уж конечно, куда более здоровая, чем наша – в лице моего, по существу, единственного оставшегося в живых родственника, – заметил он, избегая ответа.
– Это не ваша вина. Но, как сказал Мигель, виноваты не только большие злые волки. А и люди, которые позволяют им безнаказанно разбойничать.
– Вроде вашего отца?
– Да, такие, как он. Те, что думают: таков уж заведенный в мире порядок – и боятся поставить под сомнение то, чему их учили. А главное, передают свою трусливую покорность поколению, идущему вслед. Мои идеи пугают его отчасти потому, что он наслушался «популярных» бредней, но прежде всего потому, что они ставят под сомнение тот образ жизни, который он вел и продолжает вести. Если бы он с ними согласился и принял их, подобной ноши ему бы не вынести. Мне это понятно, потому-то я и не могу его ненавидеть, как он ни упрям и ни слеп. – И она повернулась, чтобы посмотреть, как реагирует на ее слова Брук, а он смущенно улыбнулся.
Затерявшись в вечернем Марселе, они в конце концов подыскали дешевенькую гостиницу возле старого порта и припарковали неподалеку свой фургончик. Пока Ева выясняла, есть ли свободные комнаты, Брук блаженствовал в машине, вытянув ноги. У него начиналась головная боль, и глаза устали от яркого солнца, когда ему приходилось все время щуриться. Устраиваясь поудобнее, чтобы дать отдохнуть спине и шее, он подумал: не слишком ли опасно оставлять вещи в машине и не лучше ли взять все с собой. Через несколько минут вернулась Ева и позвала его; идя за ней, Брук с тревогой думал о той минуте, когда надо будет заполнять гостиничные карточки.
У хозяйки были густые каштановые волосы, явно крашенные, и большой колышущийся живот – точно под платьем у нее была скрыта грелка. До новых постояльцев ей не было ровно никакого дела, и, как Брук и надеялся, она даже не взглянула на то, что они написали. Интересно, подумал он, уж не купила ли она эту гостиницу на деньги, полученные за прежнюю работу весьма определенного свойства, и не сдаются ли здесь комнаты на полчаса. Гостиница с ее убогой респектабельностью смахивала как раз на подобного рода заведения.
По дороге, пока они несли свои чемоданы наверх, Ева обернулась к нему с улыбкой, и он догадался, что у нее в голове бродят те же мысли.
– Я почти ожидала увидеть зеркало на потолке, – заметила она, бросая свои вещи на кровать.
В комнате было темно и душно.
Брук подошел к окну и приоткрыл его. Потом снял защелку со ставней и распахнул их. В комнате сразу стало шумно.
– Ну и устал же я, – проговорил он, бросившись на кровать. Пружины жалобно заскрипели. – В таком месте им бы следовало хорошенько их смазывать, – добавил Брук, ухмыльнувшись.
– Возможно, мы несправедливы к хозяйке, – возразила Ева. – А вдруг она из столпов местного общества. Впрочем, я думаю, что многие хозяйки заведений становятся таковыми.
Брук рывком поднялся с кровати и подошел к маленькой раковине с висевшим над ней треснутым зеркалом, чтобы помыться, но, когда он отвернул оба крана, оказалось, что воды нет. Ева рассмеялась, а он с напускной грубостью прорычал:
– Дьявол, если еще и душ не работает!..
– Да, особенно после всех наших странствий.
– Пойду разведаю.
Когда он вернулся, она вопросительно взглянула на него.
– Ну как, слышали грохот? Такое было впечатление, что здание вот-вот рухнет.
– Но душ-то все-таки работает?
– Да, если вас устраивает еле теплая вода, – ответил он. На какое-то мгновение им овладело дикое желание предложить ей пойти в душ вдвоем. Но он тут же прогнал мысль прочь, представив себе реакцию Евы.
– Идите первым, – предложила она, – только постарайтесь не замочить волосы.
Бруку хотелось дурачиться, и, с трудом удержавшись от искушения отдать ей честь, он вытащил из саквояжа полотенце.
– Не беспокойтесь. Я мигом.
– Знаю, – сказала она. – Наверняка опять проголодались.
Прежде чем снять часы, он внимательно посмотрел на циферблат.
– Да. После ужина нам ведь еще предстоит звонить по телефону, – мягко напомнил он ей.
Ева отвернулась. От тревожного предчувствия она вся съежилась, противно заныло под ложечкой. Подумать только, ей почти удалось забыть, зачем они сюда приехали, – ей даже начало казаться, что они и в самом деле в отпуске. Сейчас она презирала себя за такой эскапизм. Здесь, вдали от Англии, она не могла представить себе, что делают там их товарищи. Покушение, должно быть, уже произошло. Она потянулась через кровать за часами Брука. Результат они узнают только через два часа. Когда они будут выходить из гостиницы, надо не забыть справиться у хозяйки, можно ли позвонить в Англию в одиннадцать.
Вернувшись, Брук почувствовал перемену в ее настроении. Ему хотелось обнять ее за плечи, но он подавил в себе это желание, решив, что его жест может быть неверно воспринят. Он беспомощно стоял и наблюдал, как она, задвинув дорожную сумку под кровать, для чего-то тщательно складывает свое полотенце.
– Это в конце коридора с левой стороны.
Ответом ему была рассеянная улыбка.
Когда она вышла, Брук досуха вытерся полотенцем. Конечно, думал он при этом, это же ее друзья и она не может не испытывать чувства вины, зная, что они в опасности. Возможно, как раз в самый критический момент, когда они кружили по городу, она вообще забыла обо всем. Он взглянул на саквояж с «люгером», который им дал Мигель, и понял, что для него самого все это пока что было игрой.
Гостиница находилась в нескольких минутах ходьбы от старого порта, и ресторан они подыскали без труда, остановив свой выбор на таком, где, как в шутку заметил Брук, «будет рыба без аккордеонов». Ева согласилась, продолжая по-прежнему думать о чем-то своем. Чем больше он пытался ее развеселить, тем в большее уныние она впадала – никак не могла подладиться под шутливый тон, хотя и была благодарна ему за старания.
Теперь, когда Брук стал лучше понимать Еву, он уже не огорчался из-за ее реакции, как было раньше, а учитывал ее настроение. Настороженным взглядом следил он за тем, как она безостановочно вертит в руке бокал. Она даже ни разу не посмотрела в зал, где сидели другие посетители.
– Мой вам совет – выпейте немного, – сказал он, когда официант поставил между ними графин с вином.
