Послесловие к сборнику В Шишкова 'Алые сугробы'

'правильных' партизанских отрядов. Но главки эти и сюжетно, и по общей тональности выглядят по отношению к 'Ватаге' чужеродными, не 'ложатся' в текст. У нас даже нет указания автора, в какое место повести они должны быть помещены.

Думается, что жесткая критика 'Ватаги' отчасти связана с привычкой сближать героя и его создателя. Именно так оценивали подчас 'отношения' М. Горького и его Клима Самгина, не замечая авторской иронии и сарказма. Именно так судили и о 'Ватаге', не придавая значения усиливающемуся к концу повести авторскому снижению Зыкова и самому финальному эпизоду с расстрелом главаря ватаги. Но - из песни, повести слова не выкинешь. Зыкова у Шишкова настигла справедливая кара.

'Ватага' не только повесть-обличение, но и повесть-предупреждение. Зыковы были, и не замечать их, не пытаться разобраться в причинах возникновения 'зыковщины' было бы чревато опасностью рецидива ее в какой-то форме.

Интересно, что повесть 'Пейпус-озеро', где откровенные враги Советской власти показаны подчас с симпатией автора, дебатов в критике не вызвала, неоднократно переиздавалась. Более того, 'Пейпус-озеро' трактовалось как что-то вроде раскаяния Шишкова, круто изменившего свою позицию после 'ошибочной' 'Ватаги'. Но, конечно, это неверно. И здесь и там автор был на стороне революции, своего народа и болел за них всей душой.

В 'Пейпус-озере' Шишков рисует живые картины отступающей армии Юденича, постепенный развал ее, не сбиваясь в то же время на карикатурный, упрощенный стиль, свойственный расхожей беллетристике 20-х годов. Несчастье обманутых и обманувшихся, а не позор сломленных и опрокинутых вот ракурс, выбранный автором.

'Пейпус-озеро', как и написанная в 1911 году 'Краля', показывает нам 'другого' Шишкова - аналитически исследующего близкую ему среду трудовой нечиновной интеллигенции, ее отношения с народом, пути в революции. И здесь мерилом добра и справедливости для писателя служит искренность и непоказная доброта, способность подняться над выгодами и соблазнами сиюминутности.

Перу Шишкова принадлежит более ста двадцати 'шутейных' рассказов, большинство из которых написано в 20-е годы. Незамысловатые на первый взгляд, эти произведения таят подчас большой философский смысл, остросоциальны и злободневны.

Так, в 'Коммунии' (1919) обрисованы почти зловещие образы начетчиков и демагогов, с удивительной проворностью укрепившихся на месте сильных мира старого. Нельзя не заметить в рассказе и проекцию в будущее, историческую проницательность автора: на протяжении всей нашей истории мы то чаще, то реже с подобными демагогами-проходимцами разного масштаба сталкивались, хотя и считали их фигурами 'случайными' и 'нетипичными'. Более мягко обыгрывается живущая почти в каждом человеке бюрократическая жилка в рассказе 'Настюха'. Второй смысл его - сомнение в целесообразности поспешного внедрения в 'непроснувшуюся' деревню поверхностно-организационных форм новой жизни, сомнение в том, что вековые традиции, привычки можно сломать в одночасье с самыми добрыми побуждениями. 'На травку' и 'Экзамен' - рассказы более добрые, в них появился свойственный автору мягкий юмор, лукавая улыбка. Здесь Шишков демонстрирует совершенное умение строить диалог - живой, цветистый, выразительный, портретный. Богатство языка В. Шишкова, фольклорная основа его творчества, проявлявшаяся во всех крупных произведениях, именно в 'шутейных' рассказах выразилась с особой яркостью.

Д. Б л а г о в