глазами. Она определенно унаследовала отцово самообладание. Ее платьице было пошито в Милане самым известным детским портным, а туфельки делались с персональной колодки ручной работы, причем колодка заменялась каждые три месяца на новую. Коралия тащила за собой сумку с куклами, сшитую на заказ из кожи, которая обычно идет на перчатки, с шелковыми полосками и инициалами девочки, вышитыми золотом. Она была похожа на путешествующую принцессу. Однако стоило взглянуть на ее бледное личико с выражением какой-то потерянности на нем, как сразу становилось ясно, что перелет ей также не доставил большой радости.
Ноэль вышел из дверей навстречу детям. Он присел на одно колено, чтобы обнять дочь, затем сгреб рукой и спотыкающегося шестилетнего сына с влажными глазами. Он почувствовал, как Пьетро уткнулся своими шоколадными губами в воротник его сорочки, но это было не важно. Он прижимал к себе тельца своих маленьких детей, чувствовал их податливость и теплоту. Ноэль на секунду прикрыл глаза, комок подступил к горлу. Так давно он их не видел!
— Добро пожаловать в Бон Ви, — тихо проговорил он. Затем поднял Пьетро к себе на грудь, взял за руку Коралию и, пропустив вперед бывшую жену, пошел за ней в дом.
Прямо за дверью ему пришлось остановиться: со стороны задней галереи к ним приближалась Рива. Она успела вновь надеть шляпку, подправить макияж и придать своему лицу то формально-вежливое выражение, которое так было знакомо Ноэлю. Дант шел за ней по пятам. В его глазах была какая-то настороженность, как будто он ничего хорошего не ждал от этой встречи.
— Констанция, какой приятный сюрприз! — поприветствовала сицилийку Рива, протянув руку.
Констанция еле коснулась пальцами руки хозяйки Бон Ви.
— Боюсь, это скорее похоже на потрясение, чем на сюрприз. Прошу простить за то, что я приехала без предварительного предупреждения. Боялась, что Ноэль даст мне телеграмму с просьбой не приезжать.
Слова были правильные, но тон, которым она их произнесла, гордый, на грани нападения. Это качество характера Констанции — удивительное пренебрежение к тому, что думают вокруг нее люди, — когда-то очень нравилось Ноэлю.
Ну и, конечно, ее яркая внешность. Она совсем не похожа на Риву. Красота Констанции особого рода. В ней было что-то сочное, средневековое, утонченно-эротическое, что часто можно увидеть на портретах Боргеса. У нее были серые глаза, сужающиеся в уголках, и прямой нос. Ее нижняя губа была полная и изогнутая, в то время как верхняя была прямой и тонкой, что говорило о наличии воли. Длинные волосы красиво заплетены и заканчивались узлом на затылке, какой бывает у балерин. Констанция часто жаловалась на свое тело, говорила, что она похожа на профессиональную роженицу и это-де мешает ей следовать требованиям высокой моды. Она сочетала в себе одновременно много варварского и много богемного. Последнее проявлялось в том, что она избрала карьеру ювелирного художника и, по ее словам, владела «искусством украшать». Для перелета через океан она надела платье из натуральной шерсти с ажурной каймой и драгоценные украшения, которые своей яркостью напоминали этрусский стиль. Через плечо накинула шарф. Это была женщина с пышными формами и жарким темпераментом. Большинство мужчин этого и ждут от представительниц слабого пола. В свое время Ноэль думал, что может раствориться в ней. Не ее вина, что ему это сделать не удалось.
Рива представила Констанции Данта, а потом предложила ей пройти в ее комнату, принять ванну, отдохнуть, чего-нибудь выпить, перекусить. Все это могло быть принесено прямо к ней на подносе. Констанция решила, что не успела она приехать, как от нее уже хотят здесь избавиться, чтобы в ее отсутствие постараться примириться с ее присутствием. Констанция думала именно так.
— Вам нет никакой нужды беспокоиться из-за меня, — сказала сицилийка. — Думаю, Ноэль сам сможет показать мне, где я должна буду спать.
Тот тон, которым она произнесла слова, был явно вызывающ. Поймав на себе быстрый взгляд Ривы, Ноэль почувствовал прилив крови к голове и понял, что ему стало трудно дышать. Он должен был раньше догадаться, что Констанция с удовольствием использует малейший предлог для того, чтобы испортить окружающим настроение. Пьетро. будучи очень чувствительным ребенком, снова начал тихо хныкать и тереть один глаз кулачком.
Констанция тем временем продолжила:
— Впрочем, я бы попросила вас, мадам Столет. об одной маленькой услуге: найти кого-нибудь, кто бы позаботился о Пьетро и Коралии. Дети с большим трудом перенесли путешествие. Им приходилось так долго ждать и сидеть сегодня. У них был тяжелый день.
Лицо Данта Ромоли внезапно озарилось широкой улыбкой.
— Я вызываюсь добровольно. Чтобы разогнать усталость, им следует хорошенько поплавать! Обязуюсь беречь их как зеницу ока.
Констанция с сомнением посмотрела на Данта.
— Я имела в виду няню.
— Я буду им великолепной няней! Временно.
Рива с улыбкой вмешалась в разговор:
— Это правда: он сможет заменить любую няню и сделает все гораздо лучше. У Данта есть, по крайней мере, два десятка племянников и племянниц, а дети друзей просто обожают его! Ваш сын и дочь будут в очень хороших руках, поверьте мне.
Констанция поджала губки, еще раз смерила всего Данта оценивающим взглядом и наконец сказала:
— Ну что ж, хорошо…
— Отлично, — сказала Рива. — А пока Дант будет с ними заниматься, я отыщу постоянную няню на время вашего пребывания у нас.
— В таком случае им нужно вытащить сейчас купальники. Может, Ноэля не затруднит проводить меня до их комнат?..
С этими словами она глянула из-под ресниц на бывшего мужа.
Поначалу у Ноэля возник сильный импульс отказаться, впрочем… Это будет хороший повод окончательно все прояснить в его отношениях с Констанцией. Тем более что он сам хотел сделать это как можно скорее. Он передал сына Данту, а Коралию Риве, затем молча повернулся к лестнице, которая была в дальней части холла, и зашагал к ней. Оглянувшись, он коротко бросил бывшей жене:
— Сюда.
Они поднялись по изогнутой лестнице, покрытой дорожкой с восточным рисунком, в полном молчании. На втором этаже он показал Констанции одну из спален, окна которой выходили на парадное крыльцо, и сказал, что здесь будут спать дети. Предваряя следующий вопрос, он прибавил, что ее комната на противоположной стороне коридора.
— А ты где спишь? — спросила она, изогнув губы в провокационной улыбке.
— Внизу. В комнате отца, за библиотекой.
— Ты хочешь сказать, что переселил оттуда свою мачеху? Ужасные манеры!
Его лицо напряглось.
— Ее комната здесь, на втором этаже. Рядом с твоей. И всегда здесь была.
— Выходит, у нее и у твоего отца были разные спальни? M-м… Как цивилизованно… Впрочем, я не могу ее упрекать. Между ними была очень большая разница в возрасте, ведь так?
Она дразнила его, и он это хорошо понимал.
— Тридцать лет, а что?
— Она очень молодая вдова. И как это ты еще не признался ей в любви и не потащил к алтарю, удивляюсь!
— А ты ожидала этого?
— Последние полгода точно. А вообще-то больше.
— Вынужден разочаровать тебя, как ни жаль, — ответил он сухо.
— Что же тебя останавливает? Не уважение же? Я думала, что скорбь давно уже вышла из моды, а уважение к памяти покойных теперь считается дурным тоном.
— Ты неправильно думала.
— Разве? Что-то я не заметила на красотке Риве черного платья.
