навстречу этим людям. И берегитесь, если это не настоящий принц, и я зря потерял шесть своих лучших воинов.
Пока шотландец говорил, Анджелина почувствовала вдруг на своем плече руку Рольфа, его прикосновение было невесомым, как будто он просто так, без особой причины, опустил ей ладонь на плечо. Но даже это движение свидетельствовало о том, что силы его были на исходе.
— А теперь можем мы войти? — спросила Анджелина негромким голосом.
Рольф пересек большую комнату, где в очаге ярко пылал огонь и, склонив голову под низкую притолоку, переступил порог смежной спальной комнаты, очень скудно обставленной.
В ней стояла кровать из необработанного дерева, табуретка и примитивный деревянный умывальник. Рольф с трудом дошел до кровати, сел на стеганные одеяла, покрывавшие набитый соломой матрац — и сразу же потерял сознание, повалившись на жесткие подушки.
Мак-Каллаф предложил свои услуги, чтобы уложить Рольфа в постель, но Анджелина отказалась. Она опасалась, что грубыми резкими движениями Мак-Каллаф снова вызовет кровотечение из ран Рольфа, которое ей совсем недавно удалось приостановить. Разбойник вышел, вероятно за тем, чтобы поглядеть на своих пленников, столпившихся в углу большой проходной комнаты. Вместо себя он прислал на помощь Анджелине молодую индианку, которая вошла в спальную комнату неслышным шагом и молча принялась за дело.
Женщины стащили с Рольфа влажный, перепачканный грязью мундир и, вытащив из-под него одеяла, укрыли его до подбородка. Анджелина попросила, чтобы принесли все их вещи из кареты, среди которых был маленький деревянный ящичек со снотворным.
Растворив небольшое количество порошка в воде, чтобы дать выпить Рольфу, когда он очнется, она уселась рядом и стала ждать. Индианка забрала мундир Рольфа, чтобы застирать пятна крови, оставленные на нем, и вышла.
Минута медленно сменяла минуту. Прошло полчаса, а, может быть и больше, прежде чем Рольф зашевелился, ворочая головой на неудобной твердой подушке, похожей скорее на куль, и открыл глаза.
Анджелина сразу вскочила на ноги и протянула ему лекарство, которое могло облегчить страдания раненого.
— Вот, — произнесла она, поддерживая его голову рукой. — Выпейте.
— Что это?
Она ответила, удивляясь, как бодро звучал его голос, несмотря на тихий тон.
Он взглянул на нее своими яркими глазами.
— Вы хотите накачать меня наркотиками, чтобы я заснул, словно грудное беспомощное дитя? Уберите это сейчас же!
— Это всего лишь снотворное, которое вы давали мне.
— Вам не нужно было сохранять ясность сознания и способность мыслить.
— Вы считаете, что мне это было не нужно, потому что я была пленницей? Тогда…
— Вы хотите сказать, что теперь я тоже пленник? Ну что же, не стесняйтесь, договаривайте.
— Я не это имела ввиду, не совсем это.
— Никогда не останавливайтесь на полпути и не пользуйтесь полумерами, дорогая Анджелина. Заявите мне без обиняков, что я беспомощен, что я в вашей власти, и во власти нашего шотландского друга.
— Да, и, похоже, надолго останетесь в таком состоянии, если будете отвергать мою помощь, которая вам — необходима, чтобы быстрее поправиться! — заявила она и почувствовала боль между лопатками, когда наклонилась над ним.
— Вот логика! — сказал он с мягкой иронией. — Может быть, вы уговорите меня также написать письмецо отцу, попросив его ценой сокровищ, принадлежащих королевской казне, купить мою свободу? Не думайте, что он поблагодарит вас за это, не ожидайте даже, что он просто откликнется на просьбу или хотя бы ответит какой-нибудь любезностью.
— Чего вы боитесь? Того, что не сможете отдавать приказы и распоряжаться своими людьми, если примете снотворное? Но вы и так не можете делать этого. Того, что вы потеряете контроль на действиями своей свиты? Но это и сейчас не в вашей власти. Того, что пока вы спите, произойдут события, о которых вы не сумеете вовремя узнать. Но предотвратить эти события вы все равно не в силах.
— И вы хотите сказать, что, коль скоро все это действительно так, то я могу со спокойной душой принять то снадобье, которое вы мне предлагаете?
— Да, а почему нет?
Его губы скривились в подобие улыбки, но глаза оставались серьезными.
— Неужели в вас накопилось столько обиды за то время, пока вы были моей пленницей, что теперь вы не можете преодолеть желания сделать из меня своего безвольного пленника?
От такого нелепого обвинения у Анджелины перехватило дыхание. Она взглянула на Рольфа, честно спрашивая себя в глубине души, неужели он прав?
— А вы не можете предположить самую простую вещь: я хочу быстрее видеть вас в добром здравии, потому что связываю с этим свои надежды выбраться отсюда?
— Это очень трогательно, но вы не ответили на мой вопрос.
— А какое это имеет значение для вас теперь? Клэр тут, она не сможет убежать от вас, потому что ее охраняют так же надежно, как и нас всех. Должно быть, существует какой-то способ выбраться отсюда, но сейчас я лично не вижу его. И пока я не смогу… то есть пока вы не сможете… одним словом, почему бы вам пока не отдохнуть?
Его рассеянный взгляд скользнул по ней.
— Бесстрашная одержимая ведьма в расстегнутой одежде, распространяющая вокруг себя бальзам и мирру. Да, такая мне нравится намного больше оскорбленной девственницы, но самое странное — такой я намного больше доверяю, — он протянул руку к стакану, выпил разведенный порошок до дна и откинулся на подушку, спокойно глядя ей в глаза. Его лицо с забинтованной раной на виске было очень бледным. Через несколько минут веки Рольфа сомкнулись, длинные золотые ресницы отбрасывали неподвижные тени на щеки: он спал.
Анджелина стояла, застыв, еще несколько долгих мучительных минут, глядя сверху вниз на него и совсем забыв зажатый в онемевших от напряжения пальцах пустой стакан.
Наконец, вздохнув, чувствуя, что одержала победу в нелегкой битве с противником, обладающим явным преимуществом, она отвернулась, чтобы снова усесться на табуретку.
Рольф был, как всегда, прав и точен, даже в полубессознательном от ослепляющей боли состоянии. Ее одежда действительно была расстегнута. Что подумали о ней те, кто ее видел — а это Мак-Каллаф, Клэр, люди из свиты принца и многие другие? Одни назовут ее неряхой, а другие потаскухой, как тетя Берта. Ну и пусть, — решила Анджелина, застегивая дрожащими пальцами блузку и жакет от костюма, как будто она могла стереть этим то невыгодное впечатление о себе, которое сложилось, по ее мнению, у окружающих.
Это Рольф ввел ее в такой конфуз, но она не могла обвинять его всерьез. Она сама не слишком-то протестовала и, откровенно говоря, получила удовольствие от его беспутства в карете, раз уж он принудил ее к этому. Анджелина с трудом узнавала себя в последние дни. Лишившись обычной стабильности и размеренности, которыми отличалась ее прежняя жизнь с тетей, попав в большой сложный мир, она постоянно открывала в себе все новые и новые грани и бездны.
Ранние зимние сумерки уже заглядывали в окно, когда в дверь спальной тихо постучали. Анджелина встревоженно встала и подошла к двери. На пороге стоял Леопольд, лоб его был нахмурен, в глазах читалась сильная озабоченность. На вопросы, касающиеся состояния здоровья его кузена, Анджелина отвечала, что Рольф спит и что кровотечение остановлено.
— Мы поговорили между собой, — сказал Леопольд вполголоса, — есть возможность, применив силу, вырваться отсюда, хотя сделать это будет непросто: у дверей и у каждого окна стоит усиленная охрана. И, во всяком случае, мы не начнем это дело, пока не сможем взять Рольфа с собой, не опасаясь за его жизнь. Затем надо учитывать еще и то обстоятельство, что здесь находится мадемуазель де Бюи. Конечная цель всего путешествия состояла в том, чтобы найти ее, и эта цель достигнута.
— Да, я понимаю. Я… я немного разбираюсь в ранениях, я часто помогала тете в невольничьих бараках, где мы лечили различные ушибы и другие повреждения у чернокожих рабов. Я думаю, что пуля, скользнув
