перестань этим заниматься. И кончено дело.
- Но, видишь ли... Я взял пенни этой женщины. В этом и есть... дело.
- Но ты же сказал, что отдал ей пенни.
- Но я взял кошелек.
- Верно. Но кошелек, как сказала его владелица, стоил один пенни Значит, ты за него заплатил.
- Да...
- Тогда это значит, что у тебя комплекс Авраама Линкольна.
- Наверное... Черт возьми, о чем ты говоришь?
- Авраам Линкольн прошел в метель десять миль, чтобы вернуть пенни, который брал взаймы.
- Скажи мне, для чего Линкольн брал в долг пенни?
- Может быть, ему нужно было купить кошелек для мелочи. - Она улыбнулась мужу. - Дай мне посмотреть на него.
Он извлек из кармана кошелек и протянул ей. Пегги рассматривала рисунок, все еще улыбаясь.
- Да, - сказала она - Это и правда непростая вещь.
- За пенни это отличная покупка.
- Да, за пенни, который ты истратил, это отличная покупка.
- А тут ты ошибаешься. Я в жизни не тратил пенни с таким трудом. И последний час это просто грызет меня.
- Ладно. Я могу разрешить твои проблемы. Задай себе вопрос: что
в данной ситуации самое сложное для тебя?
- Пойти назад и признаться.
- Значит, это и надо сделать. Самый трудный выбор - самый верный. Принеси этой женщине другой пенни, и твоя совесть будет спокойна.
Несомненно, совет был хорош, но когда Мейсон миновал дом миссис Фортунато, на этот раз на машине, он вздохнул с облегчением, увидев, что гараж заперт, а на почтовом ящике больше не висит объявление. Она рано прекратила распродажу. Он заметил свет лампы сквозь задернутые занавески в окне фасада и уже готов был постучать в калитку. Но вместо этого направил машину к парку, словно улица притягивала его с какой-то магнетической силой. Он закончит свою прогулку спокойно. А миссис Фортунато подождет. Да и его совесть тоже.
Он шел вверх по холму, к деревьям на лужайке для пикников, шел с неясной мыслью, будто ищет что-то особенное. Пегги он сказал, что собирается в книжный магазин, и при этом не солгал. Может быть, он еще зайдет туда... Еще ничего не решено. Утром у него просто сдали нервы - сколько волнений из-за одного чертова пенни. Во всяком случае сейчас у него не было намерения встречаться с миссис Фортунато. Но у него не было намерения и не встречаться с ней. Он двигался по нейтральной территории, по земле 'поживем-увидим'.
В парке было пусто и тихо, и ему мерещилось нечто странное в ветре, словно ветер хотел ему что-то внушить, но что именно, непонятно. Он пересек пустое бейсбольное поле и напился из фонтанчика, прежде чем продолжить восхождение. В двадцати футах впереди лежала куча опавших листьев, казалось, кто-то не до конца разворошил ее Мейсон внезапно подошел к ней, ударил ногой, так что листья закружились в воздухе, а ветер разнес их по траве. Он наблюдал за летящими листьями, захваченный наводящей грусть атмосферой безлюдного парка, а когда повернулся, чтобы идти вниз, увидел огромный лист, сухой и скрученный, странно напоминавший отрубленную человеческую руку.
Он наклонился и поднял лист. Под ним лежала двадцатидолларовая банкнота, гладкая, словно только что отпечатанная, и хрустящая, как сам лист.
Мейсон постоял минутку, в удивлении и страхе. Банкнота, совершенно неуместная здесь, лежала на траве, и ему пришло в голову, что эти деньги принадлежат миссис Фортунато и что это некая уловка или проверка. Он робко поднял банкноту - обыкновенные двадцать долларов и ничего больше.
'Чур, мое', - пробормотал он, вертя деньги в руке. Почти тут же легкий отсвет этой находки окрасил утро в новые тона, Мейсон стал по-другому видеть вещи и был поражен этим...
Возможно, он совершенно неправильно истолковал случай с кошельком. Возможно, найти кошелек и суметь заплатить за него было не чем иным, как началом счастливого дня. А двадцатидолларовая банкнота, как он понимал сейчас, была кармой, воздавшей ему за утреннее волнение, уравновесившей чаши весов, перестроившей его мир, пополнив его бумажник. Обрадованный этой новой догадкой, он поспешил вернуться к машине, сложил двадцатку и сунул ее в кошелек, который, несмотря на свой малый размер, начал казаться чем-то вроде золотого гуся.
В книжном магазине он не провел и пяти минут, как в глаза ему бросился том Амброза Бирса - старая толстая книга. Ему давно хотелось перечитать Амброза Бирса, одного из самых таинственных писателей-человеконенавистников, исчезнувшего в Мексике при загадочных обстоятельствах. Он открыл книгу на первой попавшейся странице, посмотрел на верхний абзац и прочел первую фразу 'Однажды вечером по дьявольскому наущению я стал законченным дураком'. Он захлопнул том и трясущимися руками стал запихивать его на полку, хотя еще секунду назад его руки нисколько не дрожали.
Внезапно Мейсон остановился. Зачем думать о законченных дураках, в одного из которых он должен, по-видимому, превратиться, зачем реагировать на любой пустяк, как будто он ничему не научился в парке. Он направился прямо к кассе. Положил на прилавок книгу и расплатился только что найденной двадцаткой, которой ему хватило с избытком. Он сунул сдачу в кошелек и вышел на освещенную солнцем улицу, внешне довольный, но все это время в глубине души сомневаясь: вдруг книга действительно хотела что-то сообщить ему? Вдруг это - послание? От кого? От ангела-хранителя? Он остановился и дал книге возможность снова раскрыться в его руке, чтобы она второй раз сказала ему что-то, если ей так хочется.
'Я весь внимание', - пробормотал он себе под нос, хотя, произнося эти слова, знал, что говорит неправду. На самом деле ему было наплевать, что скажет книга, потому что ни одна книга не может сказать хоть что-нибудь сравнимое с двадцатидолларовой банкнотой. Но тем не менее он ткнул пальцем в страницу и прочел строчку 'В отношении архитектуры и мебели быт их отличается суровой простотой, приличествующей их скромному материальному положению...' и так далее. Чепуха!
Он закрыл книгу. Удача требует зоркости и старания. Сомнения убивают ее. Он направился к паркингу, внимательно разглядывая мостовую, надеясь, что везение продолжится. Двадцатидолларовая бумажка, сказал он себе, это предвестник. Если можно найти двадцать долларов, значит, можно найти и сорок. Это казалось логичным. Но под ногами он не видел ничего, кроме самого обычного мусора, поэтому сел в машину и проехал два квартала до супермаркета. Он должен был купить яиц, совершить доброе дело, позаботиться о не знающих отдыха ангелах.
На самом краю парковки, уже поворачивая на улицу, он заметил в клумбе бутылку из-под кока-колы, наполовину скрытую побегами плюща. Повинуясь внезапному предчувствию, он выключил мотор и подошел поближе. Это была обычная небольшая бутылка, стекло расцвечено радужными потеками от длительного пребывания на солнце и под дождем. Вытащив сосуд из- под плюща, Мейсон увидел, что он наполнен серебряными десятицентовиками.
Он недоверчиво оглядел бутылку, затем вытряс один десятицентовик на ладонь. Старый десятицентовик со статуей Свободы. 'Да-а, - подумал он. Настоящее серебро!' Сколько их может быть в бутылке? Сотни две? Это уже не было везение, это было что-то другое... чего он не мог выразить словами. Но одну вещь он понял точно, впервые за это утро он почувствовал уверенность в себе самом. Он поверил в себя. Он наконец был хозяином своей судьбы, с верой в свои собственные, свои собственные...
Но эта мысль мгновенно испарилась, как только он заметил в канаве упаковку 'Тако Белл'. Он поспешил туда, осторожно развернул ее и заглянул внутрь ничего, только сырные корки и потеки подливки. Он влез в машину и направился к магазину, по дороге раз пять останавливаясь, чтобы порыться в мусоре, но безрезультатно, и к тому времени, как он поставил машину около супермаркета, ему казалось, что любая вещь, которая попадается ему на глаза, должна скрывать в себе нечто ценное. 'Вообрази, - внушал он себе, - попробуй вызвать сокровище к жизни. Соберись, черт возьми'. Но ничего не получалось: не было ни банкнот в сто долларов между страницами рекламной брошюры, лежащей в магазинной тележке для покупок, ни золотых самородков, позвякивающих в пустой жестянке 'Доктора Пеппера', которую он пнул ногой.
Однако когда банка перестала катиться, он заметил, что она остановилась рядом с круглым стеклянным сосудом, похожим на маленький аквариум, который стоял под водосточной трубой, и сразу понял с уверенностью прозрения, что еще раз попал в точку. Затаив дыхание и оглядываясь по сторонам, он поспешил к этой стекляшке, опустился на колени и заглянул внутрь сосуда: стеклянный шар размером в кварту, с рифленым краем, стекло с крошечными известковыми включениями, как будто этот сосуд пролежал на дне океана годы. Шар был до краев полон воды, а в воде увеличенные кривизной стекла лежали жемчужины, множество жемчужин, почти неразличимых на фоне беленой бетонной стены.
По пути домой он ломал голову над вопросом: 'Что человек обязан рассказывать своей жене', - и остался доволен, когда наконец сформулировал ответ: 'Меньше знаешь - крепче спишь'. Он был совершенно в этом уверен. Безусловно, было бы нехорошо сейчас впутывать Пегги в свои дела Что-то еще должно случиться, говорил он себе. Он был бы мерзавцем, если бы посвятил ее во все происходящее, не зная, какая опасность ждет его впереди.
Вдруг он вспомнил, что в возбуждении так и не купил яиц. 'Пусть едят пирожные', - сказал он, громко рассмеявшись, и тут же вспомнил, что именно за это высказывание Мария-Антуанетта лишилась головы.
Повернув на свою улицу, он заметил по правой стороне дом миссис Фортунато, и на какой- то момент его охватила нерешительность. Свет за занавесками продолжал гореть.Он снял ногу с
