дверью, он повернулся, громко расхохотался и сделал несколько больших глотков кипящей смеси, после чего выплеснул все остальное на пол и бросился бежать по коридору. Сквайр Меркл покопался среди жалкого вида лягушек и птичьих клювов, бывших частью похлебки.
- Сквайр не отказался бы от такого супа, - сказал он, поднимая лягушку за заднюю ногу и вглядываясь в нее. - Полагаю, лягушачий бульон. Я прав?
Не получив от лягушки ответа, он бросил ее обратно на пол и тяжело заковылял к Гампу, чтобы стащить с него механическую рыбу.
Профессор Вурцл склонился над упавшим Майлзом.
- Он жив, - сообщил он, приложив ухо к его груди.
Джонатан понимал: что касается оказания первой помощи, Профессор справится гораздо лучше его, а Шелзнак, несмотря на все усилия Майлза, все-таки удрал с шаром - шаром, который поможет ему натравить все его мерзкое воинство на Верхнюю Долину. Поэтому Джонатан, не говоря ни слова, схватил свою дубину и ринулся в коридор. Но к этому времени, разумеется, убегающего Шелзнака и след простыл; только где-то далеко, в глубине коридора, хлопнула закрывающаяся дверь. Джонатан помчался в ту сторону.
Глава 23
Погоня
Джонатан не стал возиться с первыми тремя дверьми, мимо которых он пробегал. Тот хлопок, который он слышал, раздался дальше. Однако после того, как коридор повернул под прямым углом, через каких-нибудь двадцать пять футов он уткнулся в последнюю дверь - дверь, которая, как выяснилось, была не заперта. Но Джонатан не стал распахивать ее и врываться внутрь. Вместо этого он сначала заглянул в замочную скважину, чтобы проверить, сможет ли он что-нибудь рассмотреть там. Однако за дверью ничего не было видно. Кругом было почти совсем темно, если не считать какого-то красноватого сияния просто светлой полоски у подножия противоположной стены, - словно под какой-то другой дверью виднелся свет. Джонатан очень медленно повернул ручку, прислушиваясь к тому, как она со скрипом трется об окружающую ее железную пластину. Звук казался ему похожим на крик попугая, но, возможно, он не был таким уж громким, скорее всего не громче, чем стук его сердца. Он услышал слабый щелчок - это язычок замка выскочил из паза, и дверь качнулась внутрь, почти как если бы ей не терпелось открыться и впустить его. Джонатан, пригнувшись и ступая медленно и мягко, как будто шел по свежевыросшей траве, прокрался в комнату. В тот самый момент, когда он повернулся и начал прикрывать за собой дверь, он почувствовал, как к его ноге прижимается что-то холодное и влажное.
Он прыгнул вперед, размахивая руками и думая о змеях, об огромных темных рыбах и о синих спрутах, ворочающихся на дне глубоких ям. Он был близок к тому, чтобы закричать вслух, но все же не сделал этого. Вместо этого Джонатан поднял дубинку, рывком обернулся - и оказался лицом к лицу со стариной Ахавом, который, похоже, последовал за ним по коридору. Ахав стоял и смотрел на него, склонив голову набок и подмигивая одним глазом, словно спрашивал себя, что за коленце Джонатан выкидывает на этот раз.
- Ш-ш-ш, - прошептал Джонатан, прикладывая палец к губам.
Но, разумеется, Ахав ничего не сказал. Джонатан был очень рад его видеть не только потому, что радовался компании, но еще и потому, что у Ахава был острый слух и он нюхом чуял опасность. Если он смог отыскать Профессора и доставить ему ключ от камер, то, вполне вероятно, сможет найти и Шелзнака. Джонатан спросил себя, почему он с самого начала не подумал позвать с собой Ахава, и решил, что будет лучше слегка притормозить и все обдумать.
Однако сейчас у него было не так уж много времени для раздумий, потому что Шелзнак, вероятно, не стоял на месте, а торопился привести в исполнение какое-нибудь злодейство. Поэтому Джонатан закрыл за собой дверь, погрузив пустую комнату во мрак, и чисто инстинктивно широко раскрыл глаза, как будто если его веки дальше отойдут назад, он должен будет лучше видеть в темноте. Через мгновение он действительно стал видеть лучше, потому что хотя слабый свет, просачивающийся в щель под дальней дверью, лишь едва освещал комнату, все же его было достаточно, чтобы Джонатан не боялся наткнуться на какое-нибудь кресло и угодить в яму.
Вторая дверь также была не заперта. Он открыл ее на какую-то долю дюйма и заглянул внутрь. За дверью была просторная, довольно хорошо освещенная комната. Свет и тени в ней не стояли на месте, но слегка подергивались, плясали и менялись местами, словно их источником служила дюжина или около того горящих свечей, выставленных на сквозняке.
Вполне возможно, что сам Шелзнак находился в комнате; Джонатан не мог сказать этого наверняка. Так что он отбросил всякую осторожность и распахнул дверь настежь. Ахав, принюхиваясь, проскользнул мимо него; шерсть на его спине поднялась дыбом. Свет действительно исходил от свечей - свечей, вставленных в три подсвечника, которые стояли на тяжелом пустом столе у одной из стен. Основанием каждого из подсвечников служила, как это ни невероятно, козья голова. У одной из них были широко раскрытые, остановившиеся глаза, как будто она увидела что-то столь ужасное, что умерла, застыв в неописуемом ужасе. Глаза второй были закрыты, но не мирным образом - ее веки были пришиты к щекам большими, грубыми стежками. У третьей глаз вообще не было - вместо них зияли черные глазницы. Джонатан ощущал их присутствие в комнате, густую, сумрачную атмосферу зла, как если бы это помещение было могилой. Он не имел понятия, почему эти свечи были зажжены в пустой во всех других отношениях комнате, и у него не было желания это выяснять. Он был уже на полпути к дальней двери, когда вдруг заметил пентаграмму - копию той, что была вытатуирована на ладони Шелзнака, нарисованную на полу какой-то темной жидкостью. Его воображение немедленно сделало вывод, что рисунок выполнен кровью, и Джонатан вдруг почувствовал слабость и тошноту. Он бросился вперед и распахнул следующую дверь, не заботясь о том, что находится за ней.
Оказалось, что за ней ничего не было. Просто еще одна темная комната комната, в которой царила такая кромешная тьма, что сначала Джонатан задумался, не вернуться ли ему за одной из свечей. Но мысль о том, чтобы вновь войти в комнату с козьими головами, была сама по себе настолько ему отвратительна, что он понял - он не сможет этого сделать. Джонатан взялся за ошейник Ахава и последовал за псом, ощупывая все вокруг, пока они не уткнулись в дальнюю стену и в нечто очень похожее на деревянные панели еще одной двери.
Ему показалось, что они с Ахавом не одни во мраке этой комнаты - что кто-то еще ждет в ней, наблюдая за ним; кто может ясно его видеть, кто может дотянуться до него и вцепиться в его руку длинными негнущимися пальцами, уставиться ему в лицо маленькими красными глазками - какая-то мерзость, которая может жить только в полной темноте. Он почувствовал, что по его затылку пробежал холодок - липкая холодная струйка, похожая на дыхание вампира, - и услышал в углу какой-то шорох, мягкое 'шур-шур-шур' чего-то, что шевелилось и, возможно, волочило свое тело по гладкому каменному полу.
Джонатан уронил дубинку и схватил левой рукой ошейник Ахава. Правой он пытался нащупать дверную ручку, водя пальцами вверх-вниз по двери, толкая ее, испытывая настойчивое желание забарабанить по ней кулаками, но в то же время зная - что бы ни находилось по другую ее сторону, это что-то вряд ли окажется настолько гостеприимным, что позволит ему войти. Он осознал, что Ахав рычит, вырывается, оглядывается назад; а потом услышал нечто похожее на скрежет стали по камню или, возможно, царапанье длинных изогнутых когтей. Он повернулся в ту сторону, откуда слышался шум, к 'шур-скрип', доносящемуся из дальнего угла, и увидел два проблеска света - два наблюдавших за ним сверкающих глаза. Они закрылись и открылись вновь - маленькие и близко расположенные друг к другу, как глаза свиньи, - скрежет сменился мягким хлюпающим и чавкающим звуком.
Джонатан схватил свою дубинку и забарабанил по двери. Он лучше будет беседовать на всякие приятные темы с самим Шелзнаком, чем встретится лицом к лицу с той тварью, что шуршала и чавкала, притаившись в углу. Он колотил по двери дубинкой, бился о нее всем телом, и каждый удар эхом отдавался по комнате: 'бум-бум-бум', словно барабаны гоблинов в лесной глуши.
Внезапно дверь распахнулась. За ней, сгорбленная и пыльная в сумрачном свете, отсутствующе улыбаясь ему незрячими глазами, стояла старая ведьма, облаченная в свои серые кружева и древние черные одежды. Она поманила его согнутым пальцем, приглашая в комнату, точно так же как приглашала его на крыльцо своей хижины на болотах несколькими неделями раньше. А у него за спиной, теперь уже ближе, по-прежнему слышались шорох и хлюпанье - что-то тащилось к нему, мучительно медленно, но со зловещей и ненасытной решимостью. Ему необходимо было время, чтобы подумать, но в мыслях царила сумятица, порожденная ужасом, и нерешительность.
К Ахаву, однако, это не относилось. Он оскалил зубы и с рычанием бросился на старуху - это был пес, доведенный до крайности, не желающий больше выносить всю эту чушь. И тут же, в мгновение ока, старуха
