Ночь без той, зовут кого
Светлым именем: Ленора.
Эдгар По
Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный Решал всё тот же я - мучительный вопрос, Когда в мой кабинет, огромный и туманный, Вошел тот джентльмен. За ним - лохматый пес.
На кресло у огня уселся гость устало, И пес у ног его разлегся на ковер. Гость вежливо сказал: 'Ужель еще вам мало? Пред Гением Судьбы пора смириться, со:р'.
'Но в старости - возврат и юности, и жара...' Так начал я... но он настойчиво прервал: 'Она - всё та ж: Линор безумного Эдгара. Возврата нет. - Еще? Теперь я всё сказал'.
И странно: жизнь была - восторгом, бурей, адом, А здесь - в вечерний час - с чужим наедине Под этим деловым, давно спокойным взглядом, Представилась она гораздо проще мне...
Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно. В час горький на меня уставит добрый взор, И лапу жесткую положит на колено, Как будто говорит: Пора смириться, со:р.
2 ноября 1912
* * *
Есть игра: осторожно войти, Чтоб вниманье людей усыпить; И глазами добычу найти; И за ней незаметно следить.
Как бы ни был нечуток и груб Человек, за которым следят, Он почувствует пристальный взгляд Хоть в углах еле дрогнувших губ.
А другой - точно сразу поймет: Вздрогнут плечи, рука у него; Обернется - и нет ничего; Между тем - беспокойство растет.
Тем и страшен невидимый взгляд, Что его невозможно поймать; Чуешь ты, но не можешь понять, Чьи глаза за тобою следят.
Не корысть, не влюбленность, не месть; Так - игра, как игра у детей: И в собрании каждом людей Эти тайные сыщики есть.
Ты и сам иногда не поймешь, Отчего так бывает порой, Что собою ты к людям придешь, А уйдешь от людей - не собой.
Есть дурной и хороший есть глаз, Только лучше б ничей не следил: Слишком много есть в каждом из нас Неизвестных, играющих сил...
О, тоска! Через тысячу лет Мы не сможем измерить души: Мы услышим полет всех планет, Громовые раскаты в тиши...
А пока - в неизвестном живем И не ведаем сил мы своих, И, как дети, играя с огнем, Обжигаем себя и других...
18 декабря 1913
* * *
Как растет тревога к ночи! Тихо, холодно, темно. Совесть мучит, жизнь хлопочет. На луну взглянуть нет мочи Сквозь морозное окно.
Что-то в мире происходит. Утром страшно мне раскрыть Лист газетный. Кто-то хочет Появиться, кто-то бродит. Иль - раздумал, может быть?
Гость бессонный, пол скрипучий? Ах, не всё ли мне равно! Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой, Монотонной и певучей! Вновь я буду пить вино!
Всё равно не хватит силы Дотащиться до конца С трезвой, лживою улыбкой, За которой - страх могилы, Беспокойство мертвеца.
30 декабря 1913
* * *
Ну, что же? Устало заломлены слабые руки, И вечность сама загляделась в погасшие очи, И муки утихли. А если б и были высокие муки, Что ну'жды? - Я вижу печальное шествие ночи.
Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось. Открой мои книги: там сказано всё, что свершится. Да, был я пророком, пока это сердце молилось, Молилось и пело тебя, но ведь ты - не царица.
Царем я не буду: ты власти мечты не делила. Рабом я не стану: ты власти земли не хотела. Вот новая ноша: пока не откроет могила Сырые объятья, - тащиться без важного дела...
Но я - человек. И, паденье свое признавая, Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее. То ревность по дому, тревогою сердце снедая, Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.
21 февраля 1914
ЖИЗНЬ МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ
1
Весь день - как день: трудов исполнен малых
И мелочных забот. Их вереница мимо глаз усталых
Ненужно проплывет.
Волнуешься, - а в глубине покорный:
Не выгорит - и пусть. На дне твоей души, безрадостной и черной,
Безверие и грусть.
И к вечеру отхлынет вереница
Твоих дневных забот. Когда ж морозный мрак засмотрится столица
И полночь пропоет,
И рад бы ты уснуть, но - страшная минута!
Средь всяких прочих дум Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта
Придут тебе на ум.
И тихая тоска сожмет так нежно горло:
Ни охнуть, ни вздохнуть, Как будто ночь на всё проклятие простерла,
Сам дьявол сел на грудь!
Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие,
Но некому помочь: Куда ни повернись - глядит в глаза пустые
И провожает - ночь. Там ветер над тобой на сквозняках простонет
До бледного утра; Городовой, чтоб не заснуть, отгонит
Бродягу от костра...
И, наконец, придет желанная усталость,
И станет всё равно... Что'? Совесть? Правда? Жизнь? Какая это малость!
Ну, разве не смешно?
11 февраля 1914
2
Поглядите, вот бессильный, Не умевший жизнь спасти, И она, как дух могильный, Тяжко дремлет взаперти.
В голубом морозном своде Так приплюснут диск больной, Заплевавший всё в природе Нестерпимой желтизной.
Уходи и ты. Довольно Ты терпел, несчастный друг, От его тоски невольной, От его невольных мук.
То, что было, миновалось, Ваш удел на все похож: Сердце к правде порывалось, Но его сломила ложь.
30 декабря 1913
3
Всё свершилось по писаньям: Остудился юный пыл, И конец очарованьям Постепенно наступил. Был в чаду, не чуя чада, Утешался мукой ада, Перечислил все слова, Но - болела голова...
Долго, жалобно болела, Тело тихо холодело, Пробудился: тридцать лет. Хвать-похвать, - а сердца нет.
Сердце - крашеный мертвец. И, когда настал конец, Он нашел весьма банальной Смерть души своей печальной.
30 декабря 1913
4
Когда невзначай в воскресенье Он душу свою потерял, В сыскное не шел отделенье, Свидетелей он не искал.
А было их, впрочем, не мало: Дворовый щенок голосил, В воротах старуха стояла, И дворник на чай попросил.
Когда же он медленно вышел, Подняв воротник, из ворот, Таращил сочувственно с крыши Глазищи обмызганный кот.
Ты думаешь, тоже свидетель? Так он и ответит тебе!
В такой же гульбе
Его добродетель!
30 декабря 1912
5
Пристал ко мне нищий дурак, Идет по пятам, как знакомый. 'Где деньги твои?' - 'Снес в кабак'. 'Где сердце?' - 'Закинуто в омут'.
'Чего ж тебе надо?' - 'Того, Чтоб стал ты, как я, откровенен, Как я, в униженьи, смиренен, А больше, мой друг, ничего'.
'Что лезешь ты в сердце чужое? Ступай, проходи, сторонись!' 'Ты думаешь, милый, нас двое? Напрасно: смотри, оглянись...'
И правда (ну, задал задачу!) Гляжу - близь меня никого... В карман посмотрел - ничего... Взглянул в свое сердце... и пла'чу.
30 декабря 1913
6
День проходил, как всегда: В сумасшествии тихом. Все говорили кругом О болезнях, врачах и лекарствах. О службе рассказывал друг, Другой - о Христе, О газете - четвертый. Два стихотворца (поклонники Пушкина) Книжки прислали С множеством рифм и размеров. Курсистка прислала Рукопись с тучей эпи'графов (Из Надсона и символистов). После - под звон телефона Посыльный конверт подавал, Надушённый чужими духами. Розы поставьте на стол Написано было в записке, И приходилось их ставить на стол... После - собрат по перу, До глаз в бороде утонувший, О причитаньях у южных хорватов Рассказывал долго. Критик, громя футуризм, Символизмом шпынял, Заключив реализмом. В кинематографе вечером Знатный барон целовался под пальмой С барышней низкого званья, Ее до себя возвышая... Всё было в отменном порядке.
Он с вечера крепко уснул И проснулся в другой стране. Ни холод утра, Ни слово друга, Ни дамские розы, Ни манифест футуриста, Ни стихи пушкиньянца, Ни лай собачий, Ни грохот тележный Ничто, ничто В мир возвратить не могло...
И что поделаешь, право, Если отменный порядок Милого дольнего мира В сны иногда погрузит, И в снах этих многое снится... И не всегда в них такой, Как в мире, отменный порядок...
Нет, очнешься порой, Взволнован, встревожен Воспоминанием смутным, Предчувствием тайным... Буйно забьются в мозгу Слишком светлые мысли... И, укрощая их буйство, Словно пугаясь чего-то, - не лучше ль, Думаешь ты, чтоб и новый День проходил, как всегда: В сумасшествии тихом?
24 мая 1914
7
ГОВОРЯТ ЧЕРТИ:
Греши, пока тебя волнуют Твои невинные грехи, Пока красавицы колдуют Твои греховные стихи.
На утешенье, на забаву Пей искрометное вино, Пока вино тебе по нраву, Пока не тягостно оно.
Сверкнут ли дерзостные очи Ты их сверканий не отринь, Грехам, вину и страстной ночи Шепча заветное 'аминь'.
Ведь всё равно - очарованье Пройдет, и в сумасшедший час Ты, в исступленном покаяньи, Проклясть замыслишь бедных, нас.
И станешь падать - но толпою Мы все, как ангелы, чисты, Тебя подхватим, чтоб пятою О камень не преткнулся ты...
10 декабря 1915
8
ГОВОРИТ СМЕРТЬ:
Когда осилила тревога, И он в тоске обезуме'л, Он разучился славить бога И песни грешные запел.
Но, оторопью обуянный, Он прозревал, и смутный рой Былых видений, образ странный Его преследовал порой.
Но он измучился - и ранний Жар юности простыл - и вот Тщета
